– Подождите, господин Мимоходенко, - встрепенулся наш батюшка, - вы же не сказали самого главного: он должен до воскресенья приходить каждый день после уроков к нашему регенту на спевку.

– Да-да, - подтвердил отец, - будешь каждый день после уроков приходить в церковь к регенту на спевку.

Вечером, когда я уже хотел юркнуть в постель, отец велел мне стать на колени перед икдной, делать земные поклоны и повторять за ним слова покаянной молитвы.

Он раскрыл молитвенник и, запинаясь, начал читать:

– "Множество содеянных мною лютых помышляя окаянный, трепещу страшного дня судного; но надеясь на милость благоутробия твоего..." Да тут язык поломаешь, - сказал он и отодвинул молитвенник.
– Не покаянная, а прямо-таки окаянная молитва. И без покаяния обойдемся. Было бы в чем каяться, а то напутают сами, а ребенок отвечай.

– Да вот же, - сказала и мама.
– Где это видано, чтобы на ребенка эпитимию налагали? Подумаешь, грешника нашли! Лучше бы за собой смотрели. Черти патлатые!..

Мама моя попов не любила. Она была донской казачкой и часто пела:

Пусть меня не хоронят

Ни попы, ни дьяки,

А пусть меня похоронят

Донские казаки.

Все попы и дьяки

С копеечки бьются,

Донские ж казаки

Горилки напьются.

– Я им поставил графинчик для приличия, а они весь вылакали, - пожаловался отец и тут же рассказал, как за столом на чьих-то именинах спросили у дьякона: "Отец дьякон, вам что налить - водочки или винца?" - а дьякон ответил: "И пива".

Этот анекдот отец рассказывал часто и, рассказав, сам же смеялся. Так, под смех, я и заснул, довольный, что все обошлось благополучно.

"АНГЕЛ"

Утром отец сказал:

– Ты после уроков все-таки пойди к регенту, а то как бы батюшка не вздумал придираться.

Первым уроком была арифметика. Артем Павлович опросил одного ученика, другого, а потом посмотрел в журнал и сказал:

– Мимоходенко, что же это ты, братец, отстаешь по арифметике?

Я удивился:

– Артем Павлович, я не отстаю.

– Не отстаешь, а две единицы получил. Это как же?

– Не знаю, - еще больше удивился я.

Мальчишки закричали:

– Он не отстает, Артем Павлович! Он все задачи порешал!

– Ну-ка, иди к доске, - приказал учитель.

Он продиктовал задачу, и я, бойко отстукивая мелом по доске, решил ее без затруднения.

– Странно, - пожал Артем Павлович плечом, засыпанным белой перхотью.
– Очень странно. Почему ж у тебя стоят тут две единицы?

Степка Лягушккн, который так прямо и говорит все, что думает, встал и сказал:

– Это, Артем Павлович, не две единицы. Вы ему прошлый раз за хороший ответ поставили аж одиннадцать. Вы еще тогда сказали: "Поставил бы двенадцать, да ты ростом не вышел". Это одиннадцать, а не две единицы.

Артем Павлович хмыкнул, поморгал и зачеркнул в журнале отметку.

– Хорошо, поставлю тебе пять. Только смотри, аккуратно ходи на спевку.

Это была первая пятерка за все три с лишним года, что я провел в училище.

Еще больше удивил меня батюшка: расчесывая во время урока свои рыжие волосы, он все время дружелюбно поглядывал на меня, а раз даже подмигнул мне.

Вот уж не думал, чтоб он так относился к ученику, на которого наложил эпитимию!

К регенту мне идти не хотелось, но и не пойти было страшно.

Пересилив себя, я прямо из училища пошел на привокзальную площадь, где стояла церковь архангела Михаила.

Церковь была закрыта. Я направился к сторожке - маленькому домику за церковной оградой. Приоткрыв дверь, я увидел двух человек. Один - старый, лысый, в валенках и полушубке, хотя на дворе было совсем тепло.

На другом, бритом и пышноволосом, - серый костюм и галстук бабочкой. Они чокнулись чайными стаканами, выпили, сморщились и закусили луковицей.

– И вот, Семен Прокофьевич, кажинный раз, как вы меня попотчуете водочкой, я, слава тебе, господи, в часах сбиваюсь. Прошедший раз, когда вы ночью ушли от меня, я вместо двенадцати ударил в колокол аж четырнадцать. Потом спохватился и отбил два часа назад. А тут случись поблизости околоточный надзиратель. Постучал мне в сторожку и спрашивает: "Ты сдурел?" И даже хотел на меня, слава тебе, господи, протокол написать. Спасибо, нашлось чем угостить: отвязался, окаянный.

– Неважно, - хмуро ответил бритый, - двенадцать или четырнадцать - кому какое ночью дело. Лишь бы колокол звонил.