Шрифт:
– Извините, Николай Николаевич, но Линда... то есть жена. Как ее вытащить?
– Не спешите, молодой человек. Сейчас у нашего малоуважаемого оппонента одна забота – изыскать благовидный предлог, чтобы прекратить дело. Не стоит ей мешать, это существо мстительное, злобное, и может сильно напакостить.
– И сколько времени она будет изыскивать предлог?
– Полагаю, неделю-две. Самое большее – месяц.
– Месяц! Еще целый месяц невиновный человек...
– Про невиновность вы, положим, загнули. Тыкать в знакомых ножичками – такое занятие наш уголовный кодекс все-таки не поощряет.
– Ну, хотя бы что-нибудь, Николай Николаевич, прошу вас! Может быть, свидание...
– Вполне реально. Только вот что я вам скажу, юноша: законное свидание в казенном доме – процедура малоприятная, морально тяжелая. С вашего позволения, мы поступим иначе... Обычно мадам Щеголькова за подобную услугу берет от пятидесяти до двухсот рублей, но в данных обстоятельствах мы вправе рассчитывать на некоторую скидку. Думаю, коробки шоколадных конфет будет достаточно...
Серый воздух, отблеск жирной слизи на всех поверхностях, пятнистый кафельный пол, весь в выбоинах, гулкое эхо каждого шага. И какая-то особенная, тотальная вонь, исходящая не от чего-то конкретного, а от всего в совокупности. Место нечеловеческое, несовместимое с человеком. Железная дверь, лоснящаяся зеленой краской, а за ней – куб пространства, пустота которого нарушена лишь длинным столом с сырыми темными пятнами, въевшимися в деревянную поверхность, и низкими скамьями, намертво привинченными к бетонному полу. Микроскопическое мутное окошко под потолком, бурые стены в унылых подтеках. Не пробыв в этих стенах и нескольких минут, он был болен, подавлен, разбит...
– Громче! – сварливо просипела растрепанная пожилая женщина с простуженным красным носом и нечистой кожей.
– Баренцев Нил Романович.
– Дата и место рождения, пол, социальное происхождение, национальность, семейное положение, должность и место работы, домашний адрес?..
Нил громко, монотонно отвечал на вопросы, неопрятная тетка остервенело скрипела пером. и раз в несколько секунд звучно сморкалась в грязный платок.
– Знаете ли вы находящуюся здесь гражданку?
– Да...
– Громче!
– Да, знаю. Это Баренцева Ольга Владимировна, моя жена.
В центре зеленой двери, лязгнув, опустилось окошко, и хриплый голос сказал:
– Нина Наумовна, вас ждут в шестом. Следователь Щеголькова захлопнула папку, положила в потертый портфель и встала.
– Полчаса, – тихо сказала она.
Они остались вдвоем, и Нил впервые поднял на Линду глаза. Она не походила на узницу нацистского концлагеря из кинофильма «Обыкновенный фашизм», но изменения, происшедшие с ней, были ужасны. Потухший взгляд, потемневшие, набрякшие веки, нездоровая, мучнистая бледность расплывшегося лица, свисающие патлами отросшие волосы. Из-под нелепого серого халата выглядывал воротник красно-синей ковбойки, которой он раньше не видел.
– Как ты?
– Нормально...
– Ты... ты прости меня, пожалуйста... Мне не сообщили, я только недавно узнал. – Он всхлипнул и торопливо засунул руку в карман. – Вот... Бутерброд с сыром, шоколадка. Извини, что мятые, в карманах нес, сумку пришлось сдать...
– Давай сюда, бабам отнесу.
– А ты?
– Мне хватает. Кормят здесь сносно. Рыба, каша, чай с сахаром... Если хочешь, можешь курева переслать и витаминчиков, а то зубы шатаются.
– Да, да, разумеется.
Нил дрожащей рукой достал сигареты, спички, придвинул к ней.
– Бери всю пачку. Я еще куплю. –Отберут. С фильтром нельзя. – Она жадно затянулась и тут же закашлялась. – Отвыкла.
– Теперь я вытащу тебя отсюда, адвокат говорит – дело нескольких дней...
– Да ладно, дыши ровно.Ты ни в чем не виноват и ничем мне не обязан.
– Я не могу дышать ровно, пока ты остаешься в этом аду!
– Брось, Баренцев, ты просто не знаешь, о чем говоришь. Есть дружок, такие местечки, по сравнению с которыми здесь санаторий-люкс. Четырехместные номера с умывальником и персональными шконками, постельное белье, радио, шахматы, библиотека, трехразовое питание, часовые прогулки, баня по пятницам. Не хватает только бильярда, танцплощадки и бара с коктейлями... Эй, ты что, пусти! От меня же парашей несет, трусы застиранные...
– Я люблю тебя! – рычал он сквозь стиснутые зубы, пригибая ее к столу.
Серый халат полетел на пол...
– Что вы себе позволяете, а? Ну и молодежь пошла, ни стыда ни совести, один разврат на уме, – возмущенно причитала Щеголькова. – Дома этим заниматься будете!
– Дома... – смущенно повторил Нил, застегивая «молнию» на брюках. – То есть как это – дома?
– Ознакомьтесь, Баренцева, и распишитесь!
Следователь швырнула на стол плотный листок бумаги. Линда подхватила бумагу, поднесла к глазам – и, опустив голову на стол, зарыдала.
Нил рванулся к ней, заглянул через содрогающееся плечо, разглядел самый, верхний краешек листа:
«В связи с амнистией, проводимой в соответствии с постановлением Верховного Совета РСФСР от...»
XIV
(Ленинград, 1975-1976)
– На ем погоны золотые. И яркий орден на груди...
– По какому поводу гуляете, тетки? Не иначе премию получили.
– Нилус! – взвизгнула толстуха Нелли из поликлиники. – Стакашок примешь?.. – Зачем, зачем я повстречала его на жизненном пути?! – допела Линда прямо в лицо Нилу, обдав его ароматом свежевыпитой водки. – Девки, не вздумайте ему наливать. Не заслужил!