– Танкисты, командиры зенитных орудий, стрелки-радисты - в отдельный строй!

Голос из редеющей колонны:

– Почему запрещают возвращаться в часть, в которой служил до ранения?

– Кто запрещает? Выйти всем, кто хочет вернуться в свои части!

"Возвращенцев" набралось больше взвода.

Роты таяли на глазах. В сомкнувшемся строю остались одни парнишки. Им по восемнадцать-девятнадцать. Что они умеют? Стрелять, перебегать боевое поле, ползать по нему, встречать танки, скрываться от минометного шквала? Приказываю дежурному по полку Петуханову:

– Левофланговое отделение строя на линию огня!

– Есть!.. Слушай мою команду: отделение, на стрельбище шагом марш!

Солнце выползало из-за леса, краешком глядя на только что расставленные мишени. Застыли ребячьи глаза, винтовки прижаты к плечам. Петуханов зычно:

– Лежа, прицел четыре, заряжай!

Полуобороты - и на землю. Острые локотки выдавливают на сырой пашне луночки. Петуханов докладывает:

– Товарищ подполковник, отделение к выполнению первой стрелковой задачи готово!

– Трубач, сигналь!

Над затихшим полигоном рвется звонко: внимание!

– Огонь!

Нестройные выстрелы, отдававшие в хрупкие ключицы юнцов.

– Отбой!

Еще раз прозвучал сигнал "внимание!". И снова пули летели за молоком.

– Может, не пристреляны?

Беру у правофлангового винтовку, целюсь. Почему-то дрожит мушка. Палец не дотягивается до спускового крючка...

И тихо-тихо - все ждут.

После выстрела поднимаюсь, как водолаз, который пробыл на дне десятки минут, так и не обнаружив предмет, видный невооруженным глазом с палубы корабля. Моя первая ошибка - винтовка в еще неокрепших руках.

Сапрыгин, взяв ее, прищурившись, осмотрел мушку. Прицелился стоя и все три пули всадил в девятку.

Оступился, из-под ног полетел камень - еще не обвал. Надо остановиться, оглядеться. А я пошел, пошел закусив удила, Услышал шепот замполита:

– Так у него же тяжелое ранение.

– Отделение, ко мне!
– Я входил в раж. Теперь уж никакого внутреннего торможения, - как говорят, пошел-поехал...

Солдаты окапываются.

– Танки справа.

Тот уткнул голову в рыхлую землю, другой распластался, почему-то раскинув ноги, а этот подхватился и побежал. Ему вслед: "Ты убит!" - а он бежит, бежит...

Дальше тридцати метров никто не бросил гранату-болванку.

– Дежурный, боевую гранату!.. Внимание! Ложись!
– командую, выдергивая чеку.
– Раз, два, три, четыре!
– Бросаю.

Граната взрывается в сорока метрах. Подбегает замполит:

– Вы с ума сошли!

– Отойдите. Встать!.. На Халхин-Голе, как известно, из ста гранат, брошенных японцами, шестьдесят вышвыривали обратно. Шестьдесят! Граната взрывается через шесть секунд. Запомните: через шесть секунд!

Сапрыгин негромко, но настойчиво:

– Роты не выйдут через час, приказ будет сорван.

– Роты скомплектуем новые. Срок - сутки. Всех по подразделениям. Посмотрел на коновода: - Лошадей, ефрейтор!..

Лежу на кровати в сапогах, уставившись в потолок. Вошел Клименко, невесело потоптался у порога.

– Ты чего?

– Поисты треба.

– Тащи.

Хлеб домашний, с хрустящей корочкой, а молоко пахнет свежей травой. Клименко не спускает с меня глаз.

– Жалеешь?

– Злякались, та бог миловав...

Ожил телефон. Сапрыгин упорствует:

– Приказано "ящики" отправить немедленно. Разрешите?

Иду в штаб. Вся тройка здесь: начштаба за столом, замполит у окна, а хозяйственник Вишняковский у самой двери. Сапрыгин, уступая мне место, докладывает:

– Больные, многодетные, специалисты заменены другими.

– А парнишки?

– Время...
– Он разводит руками.

Замполит примирительно:

– Офицерский состав полка достойный урок получил. На роты должны уйти. Они у нас всегда уходили вовремя.

– Да, надо вовремя. Только роты маршевые не готовы к бою. Так или нет?

– Не понимаю, чего вы добиваетесь?
– с раздражением спросил Рыбаков.

– Того, чего от нас ждут... Леонид Сергеевич, и вы, майор Вишняковский, останьтесь.

Сапрыгин сердито вышел.

– Садитесь, товарищ майор, - пригласил я Вишняковского, Тот примостился на краешке табуретки.

– Прежде чем снимут меня с полка, я успею отправить вас на передовую. Вы меня поняли?

Краска схлынула с лица майора.