Наши отношения изменились с тех пор, когда командарм, ударив ладонью по столу, крикнул на Рыбакова: "Митинговал!" Здороваемся, перестав замечать, холодны или горячи наши руки. И, встретясь, оба спешим, спешим куда-то... Меня по-прежнему тянет к нему, чувствую: носим в себе боль, но каждый по-своему, и слить ее в одно нам что-то мешает.

Ходко идет Нарзан вдоль перезрелого пшеничного поля, балует - я только что напоил его ключевой водой, угостил кусочком сахара; мягкие розоватые губы осторожненько подобрали с ладони лакомство. Вдали сверкнули штыки это на марше батальон Чернова. За спиной - топот, оборачиваюсь: меня догоняет на коне дежурный по полку.

– Что случилось?

– К нам прибыл начальник политотдела армии полковник Линев. С майором Рыбаковым отбыл в подразделения.

В штабе полка - дремотный покой. Я связался по телефону с учебным батальоном:

– Гости у вас?

– Десять минут тому назад ушли к капитану Чернову.

Вошел помначштаба Карасев:

– Почта, товарищ подполковник.

Капитан из своей папки выуживает очередную бумажку: требуют десять сержантов с семилетним образованием в нормальную военную школу связи. Нормальную! До сих пор посылали на скоростные курсы, а теперь вот в нормальную, на трехлетнее обучение. Здорово!..

Отпустил штабиста. За окном на плетне сушатся хозяйкины горшки и горшочки, рыжий петух бочком-бочком обходит нахохлившуюся курицу.

Где же они? Может, на коня и вдогонку? Зачем? Понадоблюсь - найдут.

В землянке пообедал, послал Касима в лавку военторга за куревом и улегся с газетами. Должно быть, вздремнул. Вскочил, услышал голоса у порога. Первым вошел Линев:

– Ты смотри на него, Рыбаков, с нас сто потов льется, а он схоронился от начальства и газетки почитывает. Здравствуй" те, подполковник. Кваском угостите?

– Не угощу. После обеда крохи подбираем...

– Оно и видно. Что так нещедро кормите солдат?

– Паек тыловой.

– А инициатива? Лето красное! Фу, как у вас душно.

Мы вышли из землянки, Линев оглянулся, увидев на взгорке раскидистое дерево, размашисто зашагал к нему. Фигура у него плотная, кряжистая, можно сказать - строевая.

– Тут свежак, располагайтесь, хлопцы, и дышите поглубже.
– Он расстегнул китель и бросился на землю.
– Красота, а как полынью несет! У, смотрите.
– Потянулся рукой, сорвал пучок травы с желтыми цветочками. Знаете, что это такое? Чистотел. Чис-то-тел!
– Он сломал стебелек темно-рыжая капелька упала на его ладонь.
– Эликсир жизни! В старину братья славяне молились на него, и не зря. Ну, как живется, комполка?

– Нелегко, товарищ полковник.

– Вы командовали партизанской бригадой. Как жили со своим комиссаром?

– Дружно.

– И что же вас сближало?

– Многое, но прежде всего его личная храбрость.

– Весомо.

Рука Рыбакова заерзала по портупее вверх-вниз, вниз-вверх.

– Это он в меня прямой наводкой палит.

– Значит, конфликт на почве: комполка храбр, замполит недостаточно храбр, - Линев резко выбросил руку в мою сторону, потом в сторону Рыбакова.

– Если бы! Мы не можем найти с замполитом общего языка с того дня, когда в кабинете командарма выложили разные решения...

– Решали не вы, а Военный совет армии, - оборвал меня Линев.
– Что вам мешает сейчас?

– Я отвечу, - проговорил Рыбаков.
– Командир полка до сих пор не вписался в часть, хотя времени прошло вполне достаточно. Вот, к примеру, был он в батальоне капитана Чернова. С какой пользой? Собрал офицеров, поговорил с ними по душам, похвалил достойного, указал на ошибки того, кто их совершил? Ничего этого не было. Отхлестал, как мальчишку, опытного комбата и умчался аллюром. Тимаков даже не замечает, что политсостав полка порой вынужден выступать в роли пожарников - заливать холодной водой его огненные вспышки.

– Ты что же это меня при начальстве хлещешь?
– воскликнул я.
– Не нашел время сказать мне об этом один на один!

– Да, Рыбаков, действительно, почему ты ему все это не высказал раньше?
– строго спросил Линев.

– Так он же бежит от меня!

– Я? Бегу?.. Это ты чуть свет на коня и то в райком, то в политотдел, то еще бог знает куда.

– Слушаю вас и удивляюсь. Здесь полк, а не детский сад. Как мне прикажете доложить Военному совету? Кого из вас надо отзывать?

– Меня нельзя, - выпалил Рыбаков.

– Это почему же?

– Я в петухановской трагедии не сторонний человек. Недоглядел многого.

– Красиво сказано, даже слишком. Однако ты-то здесь не одну пару сапог износил, а расплачиваешься скупо. Или под крылышком Стрижака полегче было? В нем-то ты признавал единоначальника. Ты, бывало, ни шагу без него. А сейчас, - Линев поднялся, застегнул на все пуговицы китель, - вон мы какие, оказывается: разыскать никак друг друга не можем. Свести ваши руки прикажете? У вас, командир, есть ко мне вопросы?