Шрифт:
– Константин Николаевич!
– окликает меня Рыбаков, подходит, крепко жмет руку.
– Как ты?
– Более или менее...
– Мне не спалось. Куда ты исчез после смотра?
– Бродил. Свежим воздухом дышал.
– Ну, что там генералы?
– По головке погладили!..
24
Высокого роста майор с пустым левым рукавом, конец которого засунут в карман кителя, вошел в землянку.
– Не помешаю?
– спросил очень уж по-граждански.
– Садитесь, гостем будете.
Он сел, правой рукой достал из кармана брюк домашней белизны носовой платок, вытер лицо, улыбнулся - глаза восточного разреза, с лукавинкой.
– С кем имею честь?
– Майор Татевосов Ашот Богданович, назначен на должность начальника штаба вверенного вам полка.
– Вы?
– Невольно посмотрел на пустой рукав.
Майор улыбнулся, мелкие морщинки густо набежали на загорелый лоб.
– Понимаете, домой гнали. Как - домой? С Перемышля до Волги, с Волги сюда, Румыния под носом, а меня - домой. Справедливо?
– Садитесь, Ашот Богданович. И меня вытуривали. Значит, мы два сапога пара!
Он обнажил белые зубы:
– Очень хорошо - мы два сапога пара.
– Так с прибытием, Ашот Богданович.
– Скажите, что такое запасный полк - какой цвет, какой вкус?
– Поживете - попробуете. Всего не расскажешь, но кое-что все же послушайте.
И за своими словами я видел Сапрыгина, холящего телеса под штраусовский вальс, бесконечный строй парнишек, Петуханова, лежащего в июньской траве ничком. Но странно - я разглядывал пережитое будто со стороны. Пришло желание высвободиться от ежедневной напряженной жизни... Внутренняя пружина, которая гнала меня от одного дела к другому, сейчас ослабевала.
Не знаю, может, причиной самовысвобождения был человек с сабельно-острым носом, которому легко говорилось о том, о чем вообще никому не собирался рассказывать; может, потому, что он слушал, как слушают дети, не избалованные откровенностью взрослых. Что-то в нем было распахнуто настежь.
– Ах, какая беда!
– Он вскинул здоровую руку, вскочил, заходил по комнате.
– Стреляю из пушки, из автомата, умею при самом трудном бое держать связь... Что еще умею, а?
– Садитесь. Покурим...
Поглядывая друг на друга, крепко затягиваясь, дымили.
– Разрешите, товарищ подполковник?
– Вошел капитан Карасев, худой, синегубый, глотающий соду, глядящий на мир уныло - уж такой характер.
– Вот наш помначштаба, - сказал я Ашоту.
– Все грехи - в его гроссбухах. Капитан, представляю вашего непосредственного начальника майора Татевосова Ашота Богдановича. Любите и жалуйте.
Карасев не улыбнулся, посмотрел на Ашота и как заведенный спросил:
– Как прикажете сообщить родным о смерти старшего лейтенанта Петуханова?
– А как вы думаете сообщить?
– Думаю... Все-таки трибунал...
На лице Ашота я заметил нетерпение.
– Ваше мнение?
– спросил я, обращаясь к нему.
Он вскинул руку.
– Зачем семье страдать? Послать солдатскую похоронку.
Карасев повернулся ко мне, в глазах вопрос.
– Вы не поняли решения начштаба или не согласны с ним?
– спросил я у него.
Ашот с удивлением смотрел в спину уходящего помначштаба.
– Ба... какой сердитый!
– Он работяга и думающий офицер. На него можно положиться...
– Прошу двое суток на знакомство со штабом полка.
– Сутки! Нужно немедленно сформировать боевой полк, обучить, обстрелять.
– Сколько у нас на это дней?
– Сам бог не знает, наверное.
– Понимаю!
* * *
На следующий день в полковом штабе все задвигалось, закачалось, заволновалось. Служивые писаря спинами обтирали глинобитные стены старой украинской хатенки, лупя глаза на низенькую дверь, за которой сидел "безрукий" и решал судьбу каждого из них. Одни выскакивали от него, словно оглушенные взрывной волной, растерянно искали помощи, бросаясь от одного штабного офицера к другому, а другие - с жесткими складками на лицах, собранные, готовые беспрекословно подчиниться своему начальнику штаба.
* * *
...Идем "трясти" вишняковские команды. Нас сопровождает молоденький лейтенант в новеньком кителе, сапожках, в лоск прилизанный, - начальник вещевого довольствия. Заладил одно: "Виноват!"
– Другие слова знаешь?
– спросил Татевосов.
– Виноват, знаю!
– Веди в портняжную.
– Виноват, что касается мастеров, отбирал лично сам майор товарищ Вишняковский.
В бывшем просторном амбаре немца-колониста прорублены высокие окна. Столы, а за ними солдаты: кроят, шьют, утюжат. Нас встречает небольшого роста кругленький губастый старшина.