– Пока нет.

– Вы эти "пока" придержите при себе. Решительно отсекайте накипь в полку, но властью, вам данной, пользуйтесь с умом и сердцем.

Проводили начальника политотдела, стоим на обочинах дороги друг против друга. Черт возьми, как трудно сделать первый шаг, сказать нужное слово!..

– Замполит, так что там было сегодня в солдатских котлах?

– А, перловка да сало лярд, сало лярд да перловка.
– Рыбаков пересек дорогу.
– Заглянул вчера в хозроту, и представляешь - там борщ с салом и свежее мясо с капустой.

– Да ну, откуда?

– Пошли к Вишняковскому, спросим.

На окраине Просулова большой кирпичный дом с длинной пристройкой-сараем. Двор аккуратно выметен. У коновязи с корытом сытые лошади хвостами отмахиваются от слепней. Хр-рум, хр-рум - налегают на свежее сено. От распахнувшейся двери спешит навстречу Вишняковский.

– Здравствуй, Валерий Осипович. Хорошо у тебя тут.
– Я пожал ему руку.

– Приглашай в дом, что ли, - подтолкнул его Рыбаков.

Комнатушка была маленькая, пахло свежим хлебом.

– У меня есть квасок, товарищ подполковник, - робко предложил Вишняковский.

– Тащи, о чем речь.

Рыбаков выпил, поставил стакан, крякнул:

– Ну и напиток, царский!

– Сушим остатки хлеба, вот и...

– Остатки, говоришь? А почему наш солдат в строевых ротах как Иисус в пустыне?
– спросил Рыбаков.

– Все, что положено по рациону, до грамма...

– А на каких харчах пухнет твоя хозяйственная рота?
– наступал Рыбаков.

Вишняковский открыл планшетку, закрыл ее и отбросил назад. Заморгав, выпалил одним духом:

– Обмен, честное слово!

– А может, обман?
– Я подошел вплотную к хозяйственнику.

– Никак нет! Операция...
– Слово вырвалось неожиданно.

– Операция? Какая такая операция? Выкладывай как на духу.

– Дохлые кони кормят. Виноват... Мыло то есть, кони...

– Мыловарня?
– догадался Рыбаков.

– Ну-ка, ну-ка?

– На переправе дохлых лошадей, битюгов... Сюда - и на мыло. Мыло - в Цебриково, на восток, сто километров, в обмен на мясо, сало, картошку...

– Масштаб?

– Крохотный.

– Что требуется?

– Разрешения ваши, товарищ подполковник, товарищ майор.

– Так получай мандат, можем самый большой! По четырнадцать часов в сутки солдаты пузом землю гладят, на пять верст вокруг изрыли ее. Соки выжимаем... Нюх у тебя, бедовая голова, есть? Чем пахнет?

– Наступлением.

– В точку! Так подкорми, христом-богом прошу! Весь передний край Степной армии твой и переправа твоя. Подбирай дохлых битюгов, тащи в мыловарню!

22

Комбат Чернов встречает меня и замполита вежливо, официально. Не распахивает своей замкнутости, даже когда мы с Рыбаковым откровенно радуемся слаженному маршу курсантской роты "на встречный бой".

Короткий привал, и батальонная труба уже зовет на строевой плац с препятствиями. Чернов с секундомером стоит на возвышенности - плотный, с фуражкой, слегка надвинутой на прямой лоб, - и негромким голосом отдает самые неожиданные команды. Воспринимаются они будущими младшими командирами с готовностью: ползут по-пластунски, в полном боевом берут с ходу бум, перепрыгивают через заборы, выкладываются до последнего, будто и не знают усталости.

Прощаясь с Черновым, говорю ему:

– Спасибо, капитан.

– У меня просьба, товарищ подполковник: после выпуска сержантов откомандируйте меня в боевую часть.

– За этим дело не станет - не за горами дни, когда весь полк станет боевой частью!

Вечерело, было душно. Мы наискосок пересекли площадь. Навстречу женщина с полными ведрами. С доброй улыбкой провожает нас.

– К счастью, командир!

– А ты какого счастья хочешь, Леонид?

– Сию минуту - самого маленького: искупаться в ставке.

– Ого, давать чуть ли не пятиверстный круг!..

– Что ты, можно напрямик переулком, там мостик наладили.

– Тогда айда!

Идем, хатенки сжимают нас с двух сторон, ветки хлещут по лицам. На самой окраине Рыбаков придержал дончака.

– Слышишь, поют?
– Показал на хатенку с закрытыми ставнями.

Рвется наружу песня "Ой ты, Галю, Галю молодая, пидманулы Галю, забралы з собою...".

– Ведет никак Шалагинов?
– Я спешился.

– Куда ты? Постой, потом выясним!