Шрифт:
– Мало ли, кто с кем жил, - заметил лейтенант философски.– У нас в деревне один с козой жил. Документ какой есть, что вы вместе жили?
Нюра не ответила. Раскручивая в руке сумку то в одну сторону, то в другую, она исподлобья смотрела на лейтенанта.
– Значит, нет документа?– допытывался лейтенант.– Ну вот, я так и думал. Значит, вы ему посторонняя. А посторонним справки не выдаются. Ясно?– Он выплюнул погасшую папиросу и посмотрел на Нюру.
– Да как же...– начала было Нюра.
– А вот так же!– лейтенант вдруг озверел и, сбежав с крыльца, приблизился к Нюре.– Вот так же!– закричал он ей в лицо.– Нет никакого Чонкина. Нет, не было и не будет. А ты тут лучше не ходи и не путайся под ногами а то и тебя возьмем как соучастницу.
– Так ведь я...– сказала Нюра и заплакала.
– И плакать нечего, - сбавил тон Филиппов.– Тебе никто ничего плохого не делает. Мы тебя потому и не берем, что ты к нему никакого отношения не имеешь, потому что посторонняя. И запомни это как следует: по-сто-ронняя.
С этими словами он повернулся, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью.
7
Перед столом председателя Голубева стоял инструктор райкома Чмыхалов, высокий худой мужчина с красным, вероятно от пьянства, носом на длинном унылом лице. Он стоял в надетом поверх телогрейки длинном брезентовом плаще с откинутым капюшоном, а в руках держал плетку-трехвостку, которой постукивал по голенищу резинового сапога.
За окном, привязанная к крыльцу, понуро мокла на осеннем дожде гнедая лошадь Чмыхалова.
В конторе было жарко натоплено. Чмыхалов потел, утирался рукавом, шмыгал носом и в который раз спрашивал председателя, почему в колхозе не производится уборка хлеба.
– Посмотри в окно, увидишь, - отвечал председатель.
– А мне в окно смотреть нечего, - скучно гундосил Чмыхалов.– Я смотрю в партийные указания.
– Во, - сказал председатель и покрутил у виска пальцем.– Указания, указания... Укажи дождю, чтобы он перестал. Вы там, в райкоме, сидите и не знаю чем думаете. Уперлись в свои указания, как бараны.
– Как кто?– переспросил быстро Чмыхалов.
– Как овечки, - смягчил свое определение Голубев.
– Сразу, значит, пошел на попятную.– Чмыхалов преобразился, и глаза его заблестели.– Выходит, значит, по-твоему, в райкоме сидят бараны?
– Ты мне политику не шей, - сказал председатель, поднимаясь.– Я тебе говорю: дождь идет, а в дождь убирают только дураки и вредители.
– Ну и договорился!– развел руками Чмыхалов.– Значит, в райкоме сидят бараны, дураки и вредители. И значит, вся наша партия...
Договорить он не успел. Голубев выскочил из-за стола, схватил Чмыхалова одной рукой за шкирку, другой за штаны и, согнув в три погибели, поволок к выходу.
Нюра Беляшова, появившись к тому времени у конторы, видела, как на мокром крыльце, несогласованно болтая ногами и руками, неожиданно возник Чмыхалов. Длинное его лицо было озарено разнообразными переживаниями. Нюра не успела удивиться и понять, в чем дело, когда Чмыхалов, взмахнув руками, как птица, оторвался от крыльца и полетел. Полы плаща раскинулись, а капюшон вздулся, как парашют. Полет был недолгим. Перелетев через все ступени, Чмыхалов коснулся земли, подпрыгнул и побежал, однако нижняя его часть не смогла догнать верхнюю, и он рухнул в грязь, вытянув вперед руки, словно ловил курицу.
Поднимался он медленно. Его руки, живот, колени и даже одна щека были в грязи. Размазав по щеке грязь кулаком с зажатой в нем плеткой, Чмыхалов подошел к покорно ожидавшей его лошади, отвязал ее и прыгающей ногой долго не мог попасть в стремя. Наконец это ему удалось, он взгромоздился в скользкое седло, повернул к Голубеву грязное и жалкое лицо и сказал чуть не плача:
– Ничего, я тебе еще покажу!– Отъехал на несколько шагов, обернулся и крикнул смелее, хотя и визгливо: - Покажу! Покажу-у!– и угрожающе поднял руку с плеткой. Лошадь с перепугу рванула. Чмыхалов повалился на спину и задрал ноги, но резким движением вернулся в нормальное положение и быстро стал удаляться. Председатель проводил его задумчивым взглядом и перевел глаза на Нюру.
– Ты ко мне?
– С почтой, - сказала Нюра.
– Заходи.
В кабинете председателя она выложила на его стол газеты, журнал "Крестьянка", "Блокнот агитатора", четыре письма, три открытки и один толстый пакет. Голубев схватил "Правду" и стал читать сводку Совинформбюро о положении на фронте, а когда поднял глаза, Нюра все еще стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу. В одной руке она держала сумку, другую с какой-то бумагой протягивала Голубеву.
– Что это?– посмотрел на бумагу Голубев.