– Ты мэнэ хочешь?

– Хочу! Хочу!
– жарко выдыхал Чонкин.

Ошалев совершенно, он грыз ее губы, он касался языком ее языка, и единственное, что ему сейчас мешало, что раздражало его, были ее усы.

– Зачем тебе усы?
– спросил он недоуменно.

– А шобтэбэ имы колоты, - смущенно хихикнула Ню-ра, и он, просыпаясь, увидел совсем близко отвратительное лицо пана Калюжного, который, целуя его взасос, одной рукой прижимал к себе его голову, а другой шарил в том месте, куда Чонкин не допускал еще никого, кроме Нюры.

– Ты что? Ты что?
– забормотал Чонкин, отпихивая и убирая блудливую руку Калюжного.
– Тронутый, что ль?

– Та тише ты, - испуганно зашептал пан Калюжный

– Хлопцив разбудышь.

– А чего ты лезешь?
– сердмлся Чонкин.
– Чего лезешь?

– Тю на тэбэ!
– возмутился в свою очередь Калюжный.

– Та кому ты нужен. Сам пристае то до одного, то до другого. Тю!

Опять наверху завозились, и кто-то спросил, что происходит. И опять кто-то сказал, что новенький хотел изнасиловать пана Калюжного.

– Так он и до нас скоро доберется, - предположил первый голос, впрочем, совершенно беззлобно.

Чонкин, раздосадованный, спустился вниз и сел посреди камеры на табуретку. На ней, клюя носом и ерзая просидел до подъема.

3

После завтрака вошел в камеру заспанный вертухай, ткнул пальцем: в Чонкина.

– Ты!
– и еще в кого-то: - И ты, на выход!

– С вещами?
– засуетился тот, второй, маленький тщедушный человек без двух верхних зубов.

– С клещами, - беззлобно сказал вертухай.
– Когда с вещами, по фамилии вызывают.

Он привел их в уборную, довольно-таки грандиозное помещение с двумя дюжинами дырок в цементном полу.

– На уборку даю сорок минут, - сказал вертухай.
– Ведры, метлы и тряпки в углу.

С этими словами он вышел. Чонкин и его напарник остались стоять друг против друга, работать не спешили.

От резкого запаха хлорки и застоявшейся мочи свербило в носу, слезились глаза и кружилась слегка голова.

Напарник Чонкина, как уже сказано, был маленького роста, может быть, даже меньше Чонкина, хотя и сам Чонкин, как читатель, вероятно, помнит, тоже не великан. Но держался напарник прямо, развернув плечи и выпятив узкую грудь. При маленьком росте у него была крупная голова с выдающейся вперед нижней челюстью и внимательными немигающими глазами.

Когда напарник улыбнулся, это было так неожиданно, что Чонкин даже вздрогнул. Напарник, улыбаясь Чонки-ну, не спеша засунул руку в карман, казалось, он вынет оттуда пистолет, но вынул он тусклый металлический портсигар, нажал кнопку, крышка отщелкнулась, в портсигаре лежали папиросы "Казбек".

– Прошу!
– сказал напарник и протянул портсигар Чонкину.

Смутившись еще больше, Чонкин сунул руку в портсигар, долго ковырялся в нем своими корявыми пальцами, наконец вытащил одну папироску из-под резинки. Он долго ее разглядывал, как небольшое чудо, - такие папиросы он и на воле видел только издалека.

Закурили. Чонкин зажал папироску, как цигарку, большим и указательным пальцами, напарник держал по-интеллигентному между указательным и средним пальцами. С аппетитом затянувшись и пустив дым ровными кольцами, напарник опять улыбнулся Чонкину и сказал:

– Позвольте представиться: Запятаев Игорь Максимович, латинский шпион.

Чонкин посмотрел на него с любопытством, но не сказал ничего.

– Не верите?
– усмехнулся шпион.
– А я вот вам сразу поверил. Потому что моя история, будучи совершенно реальной, выглядит гораздо фантастичнее вашей. Да, да, не удивляйтесь. Вот вы, например, сколько их уничтожили?

– Их?
– переспросил Чонкин.
– Кого это?

– Я имею в виду большевиков. Кого же еще?
– пояснил Запятаев, несколько раздражаясь.

– Большевиков?
– снова не понял Чонкин.

– Слушайте, Чонкин, - возбудился Запятаев, - я же вам не следователь. Зачем вы со мной дурака валяете? Вы вчера рассказывали, как сражались с целым полком. Было это или нет?

– А что ж, я врать буду?
– обиделся Чонкин.

– Я и не говорю, что врете. Я верю. Именно поэтому я и спрашиваю, сколько вы их уничтожили?

– Так ведь нисколько.

– Вот-вот, - обрадовался шпион.
– Как раз к этому я и клоню. У вас были пулемет, винтовка, несколько пистолетов, вы стреляли и не убили ни одного. А почему?
– Он смотрел на Чонкина, чуть прищурясь и слегка потряхивая головой, лицом показывая, что ответ ему совершенно ясен, но он хочет услышать его от Чонкина.
– Почему?

– Не попал, - сказал Чонкин растерянно. Сейчас ему стало даже неловко, что он оказался таким растяпой.

– Вот видите!
– удовлетворенно сказал Запятаев.
– Ни одного. Не попали. Ну, а если б и попали, то сколько могли бы убить? Одного, двух, трех, ну десяток от силы. То есть это в лучшем случае. А вот я...
– Он переложил папироску из правой руки в левую, резко нагнулся и, как фокусник, извлек из штанины какой-то маленький предмет, оказавшийся огрызком химического карандаша.