– Здорово, мужики, - сказал Плечевой громко. Те продолжали идти, не отвечая.

– Эй, - Плечевой тронул крайнего за рукав.
– Прикурить не найдется?

– Нет, - буркнул тот и повернул к Плечевому злое лицо.

– Ого!
– удивился Плечевой, узнав Свинцова.
– Ая думаю, кто бы это мог быть. Ловите, что ль кого?

Свинцов не ответил, не остановился. Остановилась и вся компания. Рассредоточились и стали обступать Плечевого.

– Вы чего это, ребята, чего?
– испугался Плечевой, пятясь назад.
– Я ж так просто, я ж ничего, - бормотал он, внимательно следя за Свинцовым, который, отвернув полу плаща, сунул руку в карман и теперь медленно тащил ее обратно.

Свинцов резко дернул рукой. Плечевой вздрогнул.

– На, прикури, - сказал Свинцов, протягивая спички.

– Ух, напужал!
– признался Плечевой.
– Да у меня-то ведь и табачку тоже нет.

Свинцов переглянулся со своими, усмехнулся, достал мятую пачку "Звездочки", вытащил корявыми пальцами две папиросы, одну протянул Плечевому:

– Кури.

Задымили. Свинцов, прикрывая ладонью папиросу, пыхтел, поглядывая на Плечевого, как бы колеблясь, спросить или не спросить. Наконец решился.

– Ты это вот что...
– сказал он вроде просто из любопытства. Упокойника тут какого не встречал часом?

– Упокойника?
– не очень удивившись, переспросил Плечевой.
– Да не, вроде как не встречал. А что, убег?

– Кто?

– Ну этот же, упокойник.

Свинцов посмотрел на него прищурясь.

– Ты что дурочку городишь? Как же упокойник может убечь?

– Ну я и сам думаю своей головой, что не может. Наших-то упокойников мы обыкновенно в землю кладем, они не бегают. А этот... ты ж сам говоришь, не встречал ли?

Свинцов задумался.

– Ты это вот что...
– начал он неуверенно с той же фразы.
– У меня к тебе одно дело есть. Но если кому проболтаешься...
– Он поднес к носу Плечевого кулак.

– Да ты что!
– решительно возразил Плечевой, отстраняя кулак.
– Чтоб я кому сказал! Могила!

– Ну, гляди.
– Приблизив лицо к Плечевому, Свинцов понизил голос. Помнишь, у нас капитан был?

– Ну?

– Его ищем.

– Воскрес?
– просто спросил Плечевой, опять-таки не удивляясь.

– При чем тут воскрес?
– поморщился Свинцов.
– Тело его ищем. Где-то он здесь захоронен. Не видал?

– Тела не видал, - сказал Плечевой.
– А кости попадались. За тем бугром возле деревни пашня. За пашней канава, и там,в канаве, кости.

– Человеческие?
– оживился Свинцов.

– Какие, врать не буду, не знаю, но есть. Там, значит, как на бугор подымешься, да, там пашня. Правда, там сейчас, пожалуй, размокло. Да, однако, обратно же, не потопнешь. Вспахано-то неглыбко, я сам под зябь пахал, да. В прежние-то времена, конечно, пахали поглыбже, поскольку земля своя. Теперича все колхозное. Теперича хоть так паши, хоть эдак, плата одна - вот.
– Плечевой скрутил и показал Свинцову огромную дулю с далеко продвинутым большим пальцем.

– Что, колхозная система не ндравится?
– бдительно спохватился Свинцов.

– Политики касаться не будем, - уклонился от прямого ответа Плечевой.
– А что до костей, так они как раз у той канаве и лежат; чистые, гладкие, воронами обклеванные, прямо хоть щас в музей. Вам небось для музея?

– Чего для музея?

– Да кости же.

– Да они нам вовсе и не нужны.
– Вспомнив о секретности полученного задания, Свинцов решил напустить туману.

– А для чего ж спрашивал?
– удивился Плечевой.

– Атак просто, из интересу. А ежели ты кому скажешь, что костями интересовались, башку снесем, понял?

– Чего ж тут не понять, дело простое, - подтвердил Плечевой.

Плечевого отпустили, но брать кости сразу не решились - были слишком близко к деревне. Решили дождаться в лесу темноты.

13

– Капитолина, я вас прошу сегодня задержаться, - сказал майор Фигурин своей секретарше.
– Очень много дел. Нужно подготовиться к завтрашнему дню. Я сейчас

ненадолго уйду, а вы побудьте. Если позвонят из области, я - в клубе. Когда вернется Свинцов, пусть меня подождет.

– Хорошо, - сказала Капа.

В Доме культуры железнодорожников шли последние приготовления к торжественной церемонии. На сцене плотник Кузьма обивал красной материей гроб, стоявший на двух табуретках. Его работой руководили секретарь райкома Борисов, предрайисполкома Самодуров и редактор Ермолкин.

В глубине сцены расхаживал какой-то человек с блокнотом. Он размахивал руками, бормотал что-то себе под нос и потом что-то записывал огрызком карандаша.

В углу сцены художник Геннадий Шутейников, наколов на фанеру лист ватмана, заканчивал портрет Афанасия Миляги, который по клеточкам срисовывал с маленькой паспортной фотокарточки. Карточка тоже была наколота на фанеру рядом с ватманом.