— Вы все здесь невероятно избалованы!

Теплый ватерклозет развращает! Привыкнув к нему, человек скатывается в болото мелкобуржуазной изнеженности! — Выпив чашку крепкого горячего чаю, она оживилась и принялась за старое.

Надежда, оставшись в этом вопросе при своем мнении, решила сменить тему:

— Тетя Вася, но вас же должны были вскоре реабилитировать... Или это называется как-то по-другому... Ну, после смерти Сталина?

— Вскоре?! — с пафосом повторила тетка. — Конечно, если пять лет — это вскоре!

Я приехала в Нукус в пятьдесят втором году, а мое дело Пересмотрели только в пятьдесят седьмом. Видимо, это дело было очень незначительное. До него долго не доходили руки.

— В пятьдесят седьмом? — переспросила Надежда. — Но почему же вы тогда не вернулись?

— Ха! — Тетка гордо закинула голову, и пенсне свалилось, закачавшись на шелковой ленточке. — Я связалась с университетом и поинтересовалась судьбой того доцента, чей донос послужил причиной моего ареста. Он был уже профессором и заведующим кафедрой. Как ты считаешь, могла я вернуться?

Я предпочла остаться в Нукусе. Тем более что уже привыкла к тамошней жизни, а главное — наткнулась на интереснейшую научную тему. В местном краеведческом музее хранились глиняные таблички, найденные при раскопках в начале века русским археологом Аргуновым. Фонд Аргунова пятьдесят лет стоял неразобранный — сам он умер от лихорадки в 1910 году. А никто из серьезных специалистов в Нукусе не был и не видел его находок. Бытовало мнение, что Аргунов раскапывал в Каракалпакии захоронения скифов или сарматов. Но я увидела эти таблички и не поверила своим глазам.

Этот стиль ни с чем невозможно спутать — крылатые быки, драконы, рогатые рыбы — настоящий ассирийский стиль! И я совершенно не удивилась, когда нашла на некоторых табличках ассирийские клинописные надписи. Это огромное открытие! Значит, влияние ассирийцев распространялось даже до степей Каракалпакии! Я написала об этом статью в «Вестник Академии наук».

Публикация произвела фурор, хотя Зайценогов — тот профессор, о котором я уже говорила — пытался злопыхать и ставил под сомнение мою научную квалификацию. Тем не менее меня приглашали в Москву и Ленинград, но я отказалась.

— Почему? — перебила Надежда тетку.

— Один раз мне уже пришлось полностью изменить свою жизнь. Васильевский остров я поменяла на Нукус не по своей воле, но опять все менять — не хочу! Буду жить в Нукусе до конца своих дней и продолжать исследование коллекции Аргунова.

— Но сейчас-то вы все-таки приехали! — не удержалась Надежда от шпильки.

— Я же тебе говорила, — начала тетя Вася с легким раздражением, — меня пригласили руководители Эрмитажа, а главное — мне просто необходимо сравнить таблички из коллекции барона Гагенау с аргуновскими. — Она ткнула пальцем в картинку на буклете.

— Тетя Вася, — ужаснулась Надежда, — неужели вы привезли из Нукуса всю его коллекцию?

— Что ты, это очень маленькая ее часть!

Я, конечно, хотела бы взять гораздо больше, но тогда нужно было бы заказывать железнодорожный контейнер, а у меня не хватило средств на его оплату.

Спектакль шел отлично. Зрители смеялись в нужных местах и даже хлопали по ходу пьесы, а не только в конце.

В последнем действии на Ольге был надет мужской костюм — черный бархатный камзол, кюлоты, а под камзолом — белоснежная батистовая рубашка с кружевами.

Парика не было — свои волосы были как раз нужной длины. По пьесе полагалось героине переодеться в юношу, и Ольга с удовольствием играла мальчишку — она имитировала походку, чуть сутулилась и загребала ногами, делала это чуть нарочито, потому что зрители знали, что она — не мальчик, а ее возлюбленный по пьесе — якобы нет. Когда она в качестве кавалера танцевала с очень богатой и глупой дамой, кто-то из зрителей даже крикнул: «Браво!».

Все кончилось хорошо, как во всех комедиях Гольдони.

Зрители хлопали, актеры вышли кланяться. Ольге полагалось за короткое время быстренько переодеться в шикарное длинное белое платье с серебристым отливом и принимать аплодисменты зрителей уже в туалете невесты, при полном, так сказать, параде.

Она стремглав бросилась в свою гримерную, чтобы успеть — на все про все выходило у нее пять минут. За сценой никого не было, у них вообще была маленькая труппа, так что все артисты были на сцене, осветитель, он же рабочий сцены, сидел в своей будке. Режиссер вышел на сцену вместе с артистами.