«Провокация тайной полиции? — успел подумать Этьен. — Грязная фантазия Джордано? Или попытка наших протянуть ко мне руку? Но и в этом случае лучше пока не проявлять никакой заинтересованности».

— Про швейцарского адвоката я слышу в первый раз. Но требую свидания без свидетелей с синьором Фаббрини. Он защищал меня по назначению миланской коллегии адвокатов.

Непроницаемого лица капо диретторе не коснулась даже легкая полуулыбка, и глаза его ничего не выразили, хотя внутренне он сейчас вовсю смеялся над заключенным 2722. Капо диретторе вспомнил в эту минуту, как он уговорил Фаббрини взять с собой на свидание с Кертнером, под видом своего помощника, агента ОВРА Брамбиллу. Джордано руководствовался тем, что заключенный никогда не видел Брамбиллу в лицо. Но Фаббрини был сверхосторожен, он уже не раз убеждался в необычайной проницательности своего подзащитного. И тогда возникла мысль — переодеть агента Брамбиллу, посадить его на стул, пусть изображает «третьего лишнего».

«Кертнер в поисках защиты добивается свидания с нашим осведомителем Фаббрини!»

— Я не прошу, а требую свидания с моим адвокатом, — настаивал между тем Кертнер. — В моем положении всякое обращение к законности не только уместно, но обязательно, хотя я и не питаю каких–либо иллюзий насчет современного правосудия. Я хочу быть уверен, что мой адвокат сделал все шаги, дозволенные законом, для облегчения моей участи.

Кертнер говорил раздраженным тоном и глубоко прятал усмешку, которой сопровождал свою просьбу. Ведь его настойчивая просьба — только для отвода глаз, для того, чтобы скрыть от Джордано свое недоверие к адвокату.

— Я разрешаю вам свидание с адвокатом Фаббрини без свидетелей, торжественно объявил Джордано, и лицо его в эту минуту могло показаться добрым; то было великодушие победителя, он всегда добрел, когда ему удавалось выиграть психологическую дуэль или когда он мнил себя победителем. — Вам нужно от меня что–нибудь еще? Пожалуйста!

— Ничего, кроме свидания с моим адвокатом.

— Мы, кажется, и начали знакомство ссорой, — напомнил Джордано. Помните посылку? Тогда вы в неучтивой форме выражали недовольство, что всё перетрогали грязными руками… Я сделал строгое замечание надзирателю…

Кертнер отмахнулся:

— Это было так давно. Да и не стоило мне тогда скандалить с этим «Примо всегда прав». Хуже, когда в душу залезают грязными руками…

— На что жалуетесь?

— На отсутствие книг, на холод и на голод.

— Сознайтесь, пожалуйста, и ваша участь будет облегчена.

— Я бы, может, и сознался, — глубоко вздохнул Этьен, — но только при другом свидетеле…

Карузо ждал конвоируемого в коридоре и, как только они остались вдвоем, снова завел разговор на музыкальные темы. Но узник 2722 шагал мрачный, молчаливый и ничего не отвечал.

Когда они проходили по тюремному двору, Карузо, изнывая от молчания, принялся тихонько насвистывать «Бандьера росса».

Кертнер прислушался и наконец–то рассмеялся. Он вспомнил рассказ Якова Никитича Старостина, которому в свою очередь рассказывал старый большевик, сидевший на Нерчинской каторге: тамошные жандармы, как только напивались, пели «Замучен тежелой неволей», «Слышен звон кандальный», или «Глухой, неведомой тайгою». Других песен жандармы на каторге не слышали, а революционным песням научились у политических заключенных, которые сидели у них же под стражей.

78

Сегодня Этьен истратил в тюремной лавке последние чентезимо, купил четвертинку молока. В таком же бедственном положении были его соседи по камере.

И самое печальное — не знал, когда еще и сколько ему переведут денег с воли и переведут ли вообще. Все, что можно было продать, Джаннина уже продала.

Напрасно он в вечер ареста надел новый английский костюм, черный в белую полоску; накануне ходил в нем в театр. После «задушевного разговора» с двумя геркулесами в черных рубашках английский костюм был измазан в крови. А костюм мог бы его прокормить месяца два–три…

На сколько бы ему хватило сейчас тех денег, которые он перевел Анке в швейцарский банк, если учесть, что больше пяти лир в день тратить в тюремной лавке не разрешается? Получалась какая–то совершенно астрономическая цифра. Исходя из существующего курса лиры, у него была бы возможность сытно прозябать в тюрьме… восемь тысяч месяцев.

«Можно было бы смело сидеть в тюрьме еще семьсот семьдесят лет», горько пошутил Этьен.

Вот какую сумму удалось ему заработать в последнее время на патентах, на акциях фирмы «Посейдон», участвуя в прибылях фирмы «Нептун», палучая куртаж от продажи ветряных двигателей. Заработать и спасти такую сумму для общего дела…

Джаннина помнила, что у шефа на тюремном счету не осталось ни сольдо.

Она пришла к выводу, что легче и быстрее всего продать пишущую машинку ундервуд, самая последняя модель. Но перед продажей ее следовало отремонтировать и, в частности, сменить сбитые буквы «р» и «м». Она вспомнила, как шеф посмеивался — машинка картавит и заикается одновременно.

Джаннина спохватилась: пожалуй, нужно впечатать в опись еще что–нибудь из ценных вещей, якобы принадлежавших Кертнеру. Она подумала об этом, когда несла машинку в мастерскую на улицу Буэнос–Айрес, и вернулась с полпути. Сколько строк позволяет еще впечатать полоска чистой бумаги между «одеялом верблюжьей шерсти» и подписью полицейского комиссара? Одну–единственную строчку! И впечатать ее следует до ремонта, со сбитыми буквами «р» и «м»; иначе обнаружится подделка.