А вдруг кто–нибудь обвинит Этьена в том, что он оказался в плену у фашистов?

Но об этом думать не хотелось, тем более что между камерой No 2 и родиной лежали длинные–предлинные годы заточения.

В начале августа «Примо всегда прав» показал сквозь решетку газету, где сообщалось о нападении японцев на советскую границу. Японцы захватили сопки Заозерная, Безымянная за озером Хасан, продвинулись на четыре километра в глубь советской территории. А вот когда японцев разбили наголову, когда японский посол Сигемицу запросил в Москве пардону и предложил начать переговоры о мире — об этом тюремщик умолчал.

В сентябре Кертнер, а вместе с ним вся камера No 2 с тревогой узнали о мюнхенском сговоре, возмущались поведением Чемберлена и Даладье. Кертнер тогда сказал, что их трусость вызовет больше жертв и повлечет за собой большее кровопролитие, чем любая жестокость Гитлера.

— Верно сказано, что глупость играет в истории не меньшую роль, нежели ум.

Осенью 38–го года Кертнер прочитал лекцию об интернационализме в связи с тем, что Муссолини начал антисемитскую кампанию. В начале сентября появились первые антисемитские законы, вылупился журнал «Защита расы», открылся институт под таким же названием. В своей лекции Кертнер, опираясь памятью на статьи Максима Горького, написанные в царские годы, доказывал, что тот, кто проводит дискриминацию, наносит себе моральный урон. Конечно, вред, приносимый антисемитизмом или презрением к черной расе, больше всего ощущается теми, кто стал жертвой дискриминации. Но разве не становится жертвой грязных предрассудков и предубеждений тот итальянец, который считает себя выше араба, еврея или эфиопа? Даже если этот итальянец — сам дуче, который всегда прав…

Примо кривлялся за решеткой и орал: «Мадрид на коленях!» Он сообщил, что во Франции устроены лагеря для интернированных республиканцев, размахивал газетой — Англия и Франция официально признали генералиссимуса Франко, это было в конце февраля 1939 года.

Все еженедельники поместили фотографии — немцы ломают на границе шлагбаумы, рушат пограничные столбы. Кертнер и его соседи по камере были потрясены вторжением фашистов в Чехословакию.

80

Кертнер получил от профессора из Модены лекарство и попросился на прием к тюремному врачу. Ему прислали двадцать ампул, нужно пройти курс лечения.

Чувствовалось, что тюремный врач не очень–то хочет так долго возиться с узником 2722. А Этьен был раздражен тем, что его повели в лазарет, стоящий на отшибе, в наручниках.

Укол болезненный, можно подумать, что в руках у врача не шприц, а шило. Или все от плохого настроения, оттого, что Кертнер мерзнет без рубашки? А рядом торчит и, по обыкновению, молчит Рак–отшельник.

Тюремный врач, не желая признаться себе в том, что уколы он делает скверно, неумело, все больше раздражался и начал пациенту «тыкать».

В каждой тюремной камере висит таблица с правилами поведения заключенных, в ней указано, как узник должен обращаться к персоналу тюрьмы и как персонал — к узнику. В первом случае требовалась самая вежливая форма обращения — «леи», а во втором случае — более демократическая «вои». При «леи» к собеседнику обращались в третьем лице. Например, не «прошу вас, синьор дотторе», а «прошу синьора дотторе». Позже Муссолини, играя в демократию, обрушился на эту аристократическую форму обращения. Но называть узника на «ты» вообще против правил.

Узник 2722 заметил:

— Синьор дотторе обращается ко мне не по правилам.

Врач сварливо продолжал «тыкать».

— Еще раз прошу синьора дотторе придерживаться устава. Иначе вынужден буду тоже перейти на «ты».

Они повздорили, и узник 2722 попросил немедленно отправить его назад в камеру.

На следующий день нужно было сделать второй укол. Как быть? Идти к этому хаму, который не умеет держать шприц в руках? Этьен решил к его услугам вообще не прибегать. Но врач вспомнил про укол и прислал стражника. Узник 2722 идти отказался. Его вызвал капо гвардиа. Перед ним лежала жалоба врача, но капо гвардиа не торопился давать ей ход.

— Может, вы извинитесь перед синьором дотторе?

— Нет, я придерживался вашего устава. Вы же блюститель порядка. Зачем нарушать порядок?

— Ты, вы, ты… Разве в этом дело? Вот у меня служанка. Я говорю ей «вы», но в любое время могу пнуть ее в задницу. Если бы синьор дотторе оскорбил вас действием. Всего–навсего сказал «ты»…

— Требую соблюдения правил…

— Лишь бы он хорошо лечил вас… В этом выражается его уважение к пациенту.

— Если бы он был старше меня годами — другое дело. А так — пусть ведет себя согласно правилам.

— Ну вот, согласно правилам и получите карцер.

Наедине с собой Этьен признался, что вел себя неразумно, погорячился и легкомысленно прервал начатый курс лечения. Может, он из упрямства не пошел бы на второй укол, но как раз в тот день Ренато получил для него писульку.

Нужно принять все меры, чтобы попасть в ближайшие дни в лазарет, находящийся во флигеле с внешней стороны тюремной стены. Нужно изучить, как там поставлена охрана арестантов, и сообщить свои соображения о перспективах побега при условии, если будет оказана помощь с воли. Гри–Гри переслал последний наказ Старика: