Какой же он сокол, если у него хилые крылья и он, при всей своей смелости, страдает сердечной недостаточностью, а то и пороком сердца?!

«И вместо сердца — пламенный мотор»!! Лирика, положенная на ноты. А вот каковы технические характеристики сего пламенного мотора? Сколько в сем пламенном моторе лошадиных сил? И не обнаружится ли у пламенного мотора на больших высотах смертельная декомпенсация?!

Еще в Германии, когда Этьен сидел за секретными чертежами, добытыми антифашистами в конструкторском бюро завода «Фокке–Вульф» или в сборочном цехе завода «Мессершмитт», когда он убеждался, что мы отстали в технике от взявшего власть Гитлера, — Этьен попросту страдал.

Он страдал так, будто загодя знал о будущих жертвах войны, о проигранных нашими парнями воздушных поединках. И он почувствовал бы себя предателем, если бы не сделал все возможное, чтобы прийти им на помощь.

И пусть эти ребятки с первым пушком на щеках, ребятки, из которых иные только поступили в летные училища и не имеют еще ни одного самостоятельного вылета, — путь они никогда не узнают, да и не смеют знать, кто заботился об их оперении. Положа руку на сердце он может сказать:

— Сделал, что было в силах. Старику не пришлось краснеть за нас, своих учеников…

— Сеньор, мы вас потревожим, — раздался над ухом голос моториста; Кертнер вздрогнул от неожиданности. — Убираем костыли.

Команда солдат снимала «бреге» с козел, на которые он был установлен для того, чтобы проверить шасси. Моторист выпрыгнул из кабины, вытер руки ветошью, кивнул Кертнеру, крайне довольный. Тот и сам мог убедиться: шасси то убиралось, то выпускалось без всякой заминки.

Вскоре появился и Аугусто Агирре. Он долго и горячо извинялся перед Кертнером за опоздание и все просил на него не сердиться. Кертнер уверял, что он вовсе не сердится, а Агирре и не подозревал, насколько его старый знакомый в эту минуту искренен.

Для Агирре было приятной неожиданностью — Кертнер с помощью моториста уже тщательно проверил всю систему шасси, сменил тросик. Да, они вдвоем с мотористом не сидели тут сложа руки, пока Агирре решал вопросы, касающиеся мужского самолюбия, женской чести и достоинства испанского офицера.

— А твой венок из чайных роз заметили все, кто был на похоронах, сообщил Агирре. — Еще бы! Венок с трудом несли два офицера. Богаче, чем королевский. Правда, бедняге Альваресу теперь все равно, но эскадрилья просила тебе передать благодарность.

Этьен слушал и думал: «Может, этого самого Альвареса догнал очередью кто–нибудь из наших?»

Агирре приказал подготовить «бреге» к вылету.

— Теперь твой подагрик крепко стоит на ногах, — заверил Кертнер.

— Вот и посмотрим больного в воздухе, доктор.

Но тут выяснилось, что нет второго парашюта и поэтому взять с собой Кертнера, после происшествия с шасси, он не вправе. Австрийский авиаинженер пренебрежительно отмахнулся от запрета.

— Про капризный характер «бреге» я помню и напитками сегодня не злоупотреблял. — Кертнер рассмеялся и первым полез в машину, что явно понравилось Агирре.

Тогда Агирре демонстративно снял с себя парашют, уже надетый на него мотористом, бросил его, перекрестился, произнес: «Бог, родина, король!» и полез в кабину, что явно понравилось Кертнеру.

Полет не был продолжительным. Но за те двадцать минут, которые Кертнер провел в воздухе, он увидел немало любопытного, в частности приметил, где стоят зенитные батареи, охраняющие аэродром. А при посадке увидел интересные подробности, связанные с оборудованием взлетной дорожки для тяжелых машин.

С деловым любопытством следил Кертнер за отличной слетанностью двухместных истребителей высшего пилотажа «капрони–113». Они устроили в стороне от аэродрома учебную карусель, при которой самолеты прикрывают хвосты один другому. Карусель называется «пескадилья»; позже моторист объяснил, у испанцев есть такое рыбное блюдо…

Агирре оглянулся и показал Кертнеру на шасси — оно плавно выпускалось, убиралось и снова выпускалось.

Кертнер одобрительно кивнул, и вскоре самолет пошел на снижение. Конечно, следовало спрыснуть живительной влагой исправленное шасси, чтобы оно больше не отказывало при посадке, следовало отметить совместный полет без парашютов.

Кертнер пригласил Агирре в таверну при аэродроме. Таверна находилась в двух шагах от небольшого зданьица, над которым торчит антенна, а в небе трепыхается, полощется колбаса, набитая ветром и указывающая его направление.

Когда Кертнер и Агирре вошли в таверну, хозяин поспешил навстречу из–за стойки.

— Мой друг, — представил Агирре своего спутника. — В нем счастливо соединились авиация и коммерция.

— Еще неизвестно, чего больше. — Кертнер сел за столик, скользнул взглядом по стенам — портреты тореро, бычьи головы…