Остальные заключенные по делу оправданы и освобождаются из–под стражи, если они не должны быть задержаны по другой причине.

Конрад Кертнер по отбытии полного наказания подлежит высылке за пределы государства.

Председатель А. С а п о р и т и

Судьи (ч е т ы р е п о д п и с и)

С у д ь я- д о к л а д ч и к

Рим. 9 февраля 1937 года».

Кертнер прослушал приговор, стоя в железной клетке. А после приговора прощально пожал руку стоявшему рядом, по–прежнему неунывающему Блудному Сыну. Того приговорили к пяти годам, а в связи с амнистией по королевскому декрету срок заключения сокращался до трех лет. В таком благоприятном исходе дела для Блудного Сына большая заслуга Кертнера, он выгораживал его и на следствии и на суде, как только мог.

Несколькими минутами позже, в той же самой железной клетке, Кертнер выслушал утешения адвоката Фаббрини.

Тот обещал добиться пересмотра дела, обещал еще что–то. Но Кертнер не услышал в его словах искреннего сочувствия. Казалось, Фаббрини больше занимала возможность скорее покинуть суд и сытно пообедать.

В тексте приговора неожиданно прозвучала фраза, которая очень приободрила, даже обрадовала Этьена; фраза прозвучала как комплимент ему. Значит, он не проиграл, а выиграл дело, если в приговоре есть эта формулировка: «…деятельность Кертнера глубоко не задела высших интересов фашистской Италии».

К счастью, он сбил следователей со следа! К счастью, он смог хорошо законспирироваться в тылу фашистов! К счастью, он правильно вел себя в ходе следствия и на суде, в этой вот железной клетке…

Кертнера вывели из здания суда с черного хода, он уже собрался сесть, подталкиваемый конвойным, в черный автомобиль, как вдруг до него донесся знакомый голос.

Не ему ли это кричат? Слов не разобрать.

Кертнер повернулся на голос и увидел в толпе зевак, собравшихся во дворе суда… Маурицио, самого Маурицио. Он так отчаянно жестикулировал, будто его должны были увидеть и понять матросы в глубоком трюме парохода.

Маурицио показал Кертнеру кулак. Со стороны это выглядело так какой–то моряк возмущенно грозит врагам фашистского режима. Но Кертнер отчетливо видел, как именно Маурицио поднял кулак, — он умудрился послать ему приветствие «Рот фронт!»

Обрадованный и в то же время пристыженный, смотрел он на Маурицио. За дни следствия и суда Этьен уже не раз мысленно попросил у дружка Эрминии прощения за то, что плохо о нем думал. Этот симпатичный бахвал и выпивоха небось и не подозревает, как Этьен из–за него мучился угрызениями совести!

Кертнер собрался ответно помахать Маурицио. Если бы он не отшвырнул тогда наручники перед первой поездкой в суд — не смог бы сейчас и рукой махнуть Маурицио.

«Да, ради одного этого стоило поскандалить с тюремным начальством!»

Но слишком много сыщиков шатается в толпе возле тюрьмы. Как бы не навредить Маурицио.

И Кертнер не ответил ему приветственным жестом, будто на руках у него и в самом деле были наручники. Он едва заметно кивнул Маурицио, и тут же его поспешно втолкнули в автомобиль.

Он ехал в тряской полутьме и размышлял: «Маурицио специально приехал в Рим, чтобы узнать приговор, и поджидал меня во дворе суда, чтобы подбодрить».

Кертнера увезли в трибунал обвиняемым, а вернулся он в тюрьму осужденным.

53

После суда Кертнера перевели в другую камеру. Стены ее стали обстукивать с обеих сторон — появился новый жилец!

Но как ответить, не зная условной азбуки? Он старательно повторял чей–то стук, давая понять, что слышит вызовы и готов общаться. Никакого разговора между соседями, конечно, сложиться не могло.

Отчаявшись, он подошел к одной стене, затем к другой и принялся громко кричать.

— Я не знаю азбуки!

Соседи замолкли, но вовсе не потому, что через метровую каменную толщу дошел его голос.

Утром наступила долгожданная минута — на прогулку. Он слышал, как с железным лязгом один за другим открывались замки в камерах. Наверное, выходят будущие товарищи по прогулке. Однако его вывели без спутников, он гулял в треугольном отсеке тюремного двора один.

Почему же в других отсеках гуляли одновременно по нескольку человек? Или они приговорены к менее строгому режиму?