Шрифт:
– А тот, первый парень, был покрепче… И вообще, он же опознал, чего было тащить сюда этого ювелира?
– А то, Семен, что в жизни бывает всякое… Ты мне лучше скажи по совести, зачем они содрали с нее кожу? Какой резон?
– Без понятия. Чтобы время потянуть… А девушка красивая была, сразу видно. Да только изуродовали они ее, причем били живую в течение нескольких дней, потому что гематомы есть и старые, и совсем свежие… И раны некоторые зарубцевались, а некоторые загноились совсем недавно… Но она уже давно не жилец… Взгляни на ее руки, видишь? Это следы уколов. Она последнее время ничего не ела и жила на одних наркотиках. Видишь, что стало с кожей на бедрах, ягодицах? Растяжки, как после родов, а на самом деле она просто сильно похудела. Такие дела. Твой ювелир, кажется, приходит в себя…
Малько вывел Ромиха на улицу.
– Слабенький ты, однако…
– Собачья у тебя работа, Сережа. И как ты можешь заниматься всем этим?
– Ну кто-то же должен разгребать эту грязь. Не всем же плести золотые цепи да возиться с камушками… Это у тебя работа благородная, а у меня, правильно ты сказал, собачья… Ты, я вижу, совсем раскис. Это не Берта, слава Богу…
– Твой патологоанатом сказал что-то про другого человека, который опознал тело… Кто эта девушка? И зачем ты меня сюда привез, если заранее знал, что это не моя жена? Тебе что, хотелось пощекотать мне нервишки?
– Да нет, просто я такого насмотрелся и с такими поворотами на следствии сталкивался, что посчитал за лучшее показать тебе ее, чтобы лишний раз удостовериться, что это не Берта… Ведь она у тебя тоже была блондинкой, вот я и подумал… Ты, наверное, понял по состоянию ее тела, что девушка побывала в руках маньяка, а у них бывают свои, особые пунктики… брюнетки там, блондинки, дело вкуса… Ты же сам сказал мне, что Берта по своей воле ни за что не бросила бы машину посреди улицы… Что она девушка уравновешенная, спокойная и за нею не водится таких импульсивных поступков, как это бывает у некоторых…
– Все правильно. Но мне-то от этого не легче. Тем больше вероятность того, что ее уже нет в живых. Пойми ты наконец, что Берта не такой человек, чтобы исчезать без предупреждения. Она ответственная, рассудительная… Ты мне найди хотя бы ее тело…
И Ромих заплакал.
Малько привез его домой, но перед тем как распрощаться с Ильей, вдруг сказал:
– Если ты сейчас никуда не спешишь, мы могли бы поехать к одному моему другу из МУРа, его фамилия Севостьянов… Мне передали, что он искал меня как раз по делу блондинок… Но я закружился по другим своим делам и не успел… Понимаешь, если бы Берта была брюнетка, я бы тебе ничего и не предлагал, но она блондинка…
– Послушай, Малько, что ты заладил: блондинка да блондинка! Я свихнусь скоро только от одного общения с тобой. Что ты мне душу рвешь?!
– Короче, так. Поехали. Садись в машину и молчи. Севостьянов просто так не оставлял бы мне сообщение. Он вообще редко когда звонит, важная персона и себе на уме. Но мы обмениваемся информацией, они там, в МУРе, тоже кушать хотят…
– Понимаешь, у меня такое ощущение, словно все это происходило не со мной… Слишком уж дико все, слишком ненормально… Я и представления не имела о том, что в Москве, в самом центре, в обычном ресторане может находиться такой подвал… И что же это за люди такие, которые платили Вику за нас?.. Ведь, по сути, они внешне ничем не отличаются от остальных людей, у них по две руки, по две ноги… Но откуда это желание растерзать, изуродовать, унизить?..
– Я читал в каком-то журнале, – отозвался со своей кровати Миша (была глубокая ночь, но обоим не спалось; Берта, немного поплакав, принялась вспоминать все, что с ней произошло, и Миша, радуясь тому, что она перестала плакать, попытался помочь ей выплеснуть все, накопившееся у нее на душе), – что причину поведения таких людей надо искать в их детстве. Что этот садизм и жестокость являются следствием дурного обращения родителей с ними… Возможно, что их избивали в детстве или оставляли в темной комнате…
– Да уж, трудно представить себе этих взрослых здоровых мужиков в детском возрасте… Господи, кто бы знал, как я их ненавижу! Но я конченый человек, Миша. И тебе надо держаться от меня подальше… Понимаешь, я потеряла ощущение страха… Даже если меня и схватят за убийство Виктора, я буду только рада оказаться в тюрьме… А что мне еще остается делать, если не мстить за свою разрушенную жизнь? Вернуться к Илье я не могу… Но если бы ты только знал, как же я хочу его увидеть! Он… он такой… – уткнувшись в подушку, Берта разрыдалась. Потом ее рыданье перешло в протяжный вой, прерываемый тяжелым надсадным стоном и икотой… Измученная, она наконец уснула, но и во сне продолжала плакать и все просила отпустить ее и снять с нее какие-то наручники…
Николай Севостьянов предложил им сесть и придвинул к Малько пепельницу:
– Кури. Разрешаю.
Затем обратил взгляд своих маленьких серых и внимательных глаз на сидящего в расслабленной позе Ромиха.
– Это Илья Ромих, муж Берты Ромих, той самой, «Фольксваген» которой мы нашли и пригнали на нашу стоянку. Помнишь, я тебе рассказывал? – сказал Малько.
– Вообще-то я хотел видеть тебя одного… – начал было Севостьянов, но, увидев, как Ромих решительно поднимается со своего места, чтобы уйти, примирительно-извиняющимся тоном пробормотал: – Но раз уж вы приехали вдвоем, то пусть остается… Тут такое дело. Было три трупа…