Это был главный конюший - щуплый мужичонка с неожиданно луженой глоткой. До того как стать конюшим, он исполнял обязанности главного овечьего, то бишь, чабана, и голос его, натренированный и зычный, мог соперничать с трубой глашатая (чьи обязанности он тоже исполнял в случаях болезни последнего, прекрасно обходясь безо всякой там трубы).

– Что за шум?
– недовольно поинтересовалась матушка.
– Ты испугал Матильду!

– Не говоря уже обо мне, - сквозь зубы заметил я.

– Горе!
– крикнул конюший с пола. Со стоящих возле стены рыцарских доспехов звонко ахнулся шлем.

– Перестань вопить!
– грохнула кулаком по столу матушка.
– Докладывай!

[Image001]

– Э-эх!
– горестно сказал конюший, попытавшись одновременно подняться по стене и вытянуться во фрунт. Давалось ему это с трудом, но постепенно он воздвигся перед вопрошавшими, пошатываясь и поскрипывая; как одинокая сосна на скалистом брегу...
– Извините, отвлекся... Конь светлоокой девы-воительницы Хрунгильды вернулся нынче утром в конюшню родного замка без своей прекрасной всадницы!

Геранья от неожиданности подавилась ногой оленя, которую в данный момент ретиво обгладывала. Мы бросились спасать матушку. Конюший терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу.

– Болван!
– крикнула мама, еле отдышавшись.
– Разве можно так пугать? Какая всадница? Какой конь?

– Кстати, я сомневаюсь, чтобы это был тот самый конь, - хладнокровно заявила Матильда, с ненавистью поглядывая на губителя фазанов.
– У сестрицы Хрун был Бозо - самый глупый конь на всем Диком Западе, не говоря уже о нашей родной Британии. Он бы вряд ли даже вспомнил, как его зовут, не говоря уже о далекой Великании, откуда он, якобы, добрался до дому один.

– Это же был любимый конь моего муженька!
– зашмыгала носом матушка. Как мой Фенрих славно возил его метлой по бокам! Ведь недаром предание гласит: "Бьет - значит любит!" А уж как я любила моего Фенрюшечку! А Бозик! О! Он ведь был под вашим отцом в тот злосчастный день... Мы так надеялись, что он приведет... Привезет... Найдет убийцу отца!

– Да он не способен найти даже кормушку с овсом, не то что убийцу отца!

– Тилли, не смей!

– Не называй меня "Тилли"!

– Мам, ну что ты, в самом деле, - вмешался я.
– Ты же знаешь, как Матильда...

– И ты туда же? Тилли, Герми, разве вам не дорога память об отце?

– Мама!

– Мама!

– Тилли! Герми! Тилли! Герми!
– по-обезьяньи скакал за столом Леопольд.

– Конь прибыл на рассвете, - начал конюший, - и они...

– Как - на рассвете?
– повернулась к нему матушка, шелк ее платья угрожающе зашелестел.

– Да-ак - как?
– стал оправдываться конюх.
– Ну, так вот - на рассвете!

– Где ты шлялся все это время? Сейчас же уже обед!
– пророкотала Геранья.

– Выпори его, мам, - попросил Леопольд.
– Он все врет.

– Заткни фонтан!
– рявкнула матушка. Лео покорно выполз из-за стола и поплелся в сад: требовавший починки фонтан уже давно грозил затопить наши георгины.

– И ничего наш дорогой Тристан не врет, - глядя на конюшего, сказала матушка самым ласковым голосом, от которого у того подкосились ноги. Правда, ведь?

– У-э-ппп, - кивнул Тристан.

– Врет, - поддержала наказанного Лео Тильда.
– И не краснеет. Выпороть и немедленно.

– Порют-то на конюшне, - возразил я.
– А он - конюх. Сам себя он выпорет, что ли? Как вдова оруженосца?

– Рот закрой, - велела милая мама.
– Не то пойдешь Леопольду помогать.

Тут появился Лео - мокрый, грязный, но веселый.

– Заткнул!
– гордо сказал он, усаживаясь за стол.

– Рада за тебя, - кисло сказала матушка.
– Ответствуй!
– бросила она слуге.

– Ага, - кивнул конюх.
– Вернулся на рассвете. Весь в сбруе, со всем мылом. То-ись со всей всб... сбвре... Под седлом. И мыльный.

Его качнуло, но он продолжал:

– К седлу был приторочен верный оруженосец леди Хрунгильды Причард Калидомский!

Матильда полыхнула пожаром. Она всегда так полыхала даже при упоминании так называемого друга детства, с которым они вместе росли, болвана-переростка Прича, самым главным достоинством которого были непомерной величины уши. Единственный сын многодетного семейства (как уже понятно, все остальные дети - девочки) из соседнего Калидома был давнишним воздыхателем Хрунгильды, готовый броситься за нее в огонь и в воду (скорее всего не бросился бы, так как огня он боялся до безумия, а плавать не умел, но всячески показывал, что всегда готов). Дабы жениться на Хрун, Причард увязался за сэром Фенрихом в качестве - кого бы вы думали?
– оруженосца. Через месяц он вернулся притороченным к седлу коня хозяина замка, но без последнего. Возвещая гибель отважного рыцаря, он так орал и бросал пламенные взоры на Хрунгильду, что та загорелась, прыгнула в доспехи и отправилась отметить, а заодно и поискать по дороге Святой Грааль. Немудрено, что калидомец увязался за ней. "Дабы для женитьбы на наследнице Фенриха Маститого, заслужить гордое звание Рыцаря", - как прокричал он с осла, уносящего его вслед за отважной девой. И вот этот липовый оруженосец вновь вернулся вместе с собратом по разуму - глупым конем Бозо. И что всего обиднее - без осла. Ну, и без сестрицы, конечно.