"Вон, - закричала она.
– Сейчас же!.."

Я подхватил свои вещички и как был, в трусах, в майке и в одном носке, бросился к дверям.

"Дневник!" - остановила она меня.

Тогда я забился в угол и хотел быстро одеться, прежде чем принести ей дневник, но она не дала мне этого сделать.

"Нет, - сказала она.
– Так и стой перед девочками!.."

Когда я в уборной одевался, то меня колотила дрожь.

После этого я и решил не ходить больше в школу и провалялся около телевизора три дня.

Первые два дня Наташка старалась прорваться ко мне, но я ее не пускал. Но на третий день она, видно, не выдержала и передо мной появился дядя Шура. Он спросил, как мои дела, что это меня не видно и не заболел ли я. Между прочим спросил о школе. Конечно, это была Наташкина работа: видно, принесла из школы на хвосте. Я ему честно ответил, что эта школа мне не по душе. Он, как всегда, был лаконичен, он только сказал: "Обидно" - и больше ничего. А на следующий день мне позвонил Сашка и зазвал меня в старую школу. И я пошел, и все мне были рады. А бывшие первоклашки чуть с ума не сошли от радости. Я обошел все школьные закоулки, наговорился со старыми знакомыми, был совсем счастлив. Но странное дело: я чувствовал, что это уже не мое и возвращаться сюда мне не хотелось, и это привело меня в такое состояние, что на следующее утро я отправился в свою новую школу.

И только совсем недавно я узнал, что звонок Сашки устроил дядя Шура. Вот это друг! Не кричал, не бил себя кулаком в грудь, а помог. Не то что я.

Тут в моей голове вдруг сложилась простейшая формула для действия. Раз Надежда Васильевна любит Наташку, почему бы Наташке не полюбить Надежду Васильевну?

Наташка кончила подметать пол, достала из шкафа старую, забытую скатерть и сказала:

– Боря, помоги мне постелить скатерть.

От этих ее слов, от того, что она достала скатерть, которую так любила Надежда Васильевна, меня просто выбросило из кресла, как из катапульты. "Ого!
– подумал я.
– Кажется, можно действовать!"

Мы расстелили скатерть и теперь стояли с разных сторон стола друг против друга.

Почти одновременно мы подняли головы от розовой поверхности скатерти, и наши глаза столкнулись, и Наташка догадалась, о ком я думаю. Потому что она сама думала о Надежде Васильевне!

– Ты изменилась за последнее время, - сказал я.
– Глаза у тебя усталые.

– Уроков много задают, - ответила Наташка и отвернулась.

– Конечно, - сказал я.
– Это тебе не первый класс.
– И решился: Слушай, я давно хотел с тобой посоветоваться...
– Небрежно так произнес, а у самого все внутри напряглось.
– Вот жили три человека... А потом разъехались. Двум от этого плохо, а одному хорошо... Что в этом случае делать?.. Как поступить?

Я повернулся к ней спиной, чтобы сесть в кресло, а когда обернулся, ее в комнате не было. Скоро она вернулась, неся в руках кувшин с цветами. Поставила его на стол, и в комнате стало совсем как прежде.

– Розовые цветы на розовом, - сказал я, как когда-то говорила Надежда Васильевна.

– Вот придет папа, - сказала Наташка, не обращая внимания на мои слова, - а у меня чистота.

– Наташка, - сказал я, - а почему ты мне ничего не ответила?

Наташка промолчала.

Я тяжело вздохнул.

– "Нет ничего горше самовлюбленной юности, - сказал я словами тети Оли.
– Все-то они знают, все понимают, во все лезут, все решают и поэтому бьют очень сильно".

Наташка ничего не успела ответить, потому что хлопнула входная дверь и раздался голос дяди Шуры:

– На-та-ша!

Наташка, не отзываясь, схватила меня за руку и втащила в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Это была ее любимая игра: она пряталась от дяди Шуры, а тот долго ее искал. Но на этот раз из этого ничего не вышло.

Мы услышали, как дядя Шура вошел в первую комнату, на секунду остановился, а потом стремительно ее пересек, резко открыл дверь, увидел нас... и улыбка сползла с его лица.

– Здрасьте, дядя Шура, - сказал я.

Он был так чем-то раздосадован, что даже не ответил мне.

– Ты одна... все убрала?
– спросил он у Наташки.

– Да, - ответила Наташка.

И тогда я догадался, что ему пришло в голову, когда он увидел убранную комнату.

– Папа, правда, красивые цветы?
– спросила Наташка.

– Очень, - ответил дядя Шура и снова, конечно, подумал о Надежде Васильевне.

Все здесь напоминало о ней: скатерть, цветы, Наташкина виолончель, заброшенная на шкаф. А у меня в голове совершенно некстати зазвучала песенка, которую мы вчетвером распевали, и я еле сдержался, чтобы ее не запеть.

– Мне кто-нибудь звонил?
– спросил дядя Шура, снял трубку телефона и нетерпеливо постучал по рычагу: - Телефон, что ли, испортился?

И тут я решил, что неплохо было бы побеседовать с дядей Шурой без свидетелей и кое-что ему сообщить, чтобы поднять настроение.