Шрифт:
– Но у меня есть адрес, - сказал Сашка.
– Я могу ей написать письмо. Если она захочет, я расскажу правду всем ребятам.
– И с грустью добавил: - Я предатель. Вот что меня убивает.
– Это кого хочешь убьет.
Сашка помолчал-помолчал, а потом с обидой в голосе ответил:
– Тоже друг, не можешь даже успокоить!
– Не могу я тебя успокаивать, - сказал я.
– Я сам подлец и предатель.
И я рассказал Сашке про контрольную в первом классе, и про Наташку, и про то, как я размотал десять рублей, и про мамин забытый день рождения.
– Про первоклашек - это ерунда, - сказал Сашка.
– Плевать тебе на них.
– Это ты зря. Их обманывать нельзя. Они всему верят.
– Все равно они научатся врать, - упрямо сказал Сашка.
– Все люди врут, особенно в детстве.
– Нет, не научатся. Эти не будут врать. А если кое-кто из них соврет, то мне бы не хотелось к этому прикладывать руку.
– Ну, а как же нам теперь дальше жить?
– спросил Сашка.
– Придумай что-нибудь, ты же умеешь.
– Можно дать клятву, что мы больше никогда не будем предателями.
– Давай клятву или не давай, - сказал Сашка, - а старого не воротишь.
Мы вспомнили обо всех своих неприятностях, и нам расхотелось давать клятву.
За окнами темнело, а затем эта темнота проникла в комнату.
Зазвонил телефон. Это была моя мама. Вдвоем с тетей Олей они ждали меня на именинный пирог!
– Пошли, - сказал я, - у нас именинный пирог.
Мы вышли на улицу, и нам сразу стало лучше. Горели огни, сновали и толкались люди. Шел мелкий дождь: такая зима стояла.
Мы купили маме цветы на Нинины деньги и пошли есть именинный пирог.
Несколько дней прошло в полном затишье. К первоклассникам не ходил, но они прибегали ко мне чаще, чем раньше. Все, кроме Наташки. Каждую перемену по нескольку человек.
Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я думаю, что некоторые из наших даже завидовали, что эти дети так ко мне привязались. А тут на одной из перемен ко мне пришел новичок, Леша Шустов, принес в подарок пирогу, слепленную из пластилина, и в ней сидело двадцать пять индейцев с перьями на голове и серьгами в ушах и носу. Двадцать четыре человека сидели на веслах, и один был рулевой. Крохотные такие фигурки, непонятно, как он их слепил.
Забавный он парень, сосредоточенный и молчаливый.
Я с ним познакомился недавно. Как-то зашел в первый класс, по привычке, и нарвался на него.
– А чего ты здесь сидишь?
– спросил я его.
– Леплю, - ответил он.
– Дома ругаются, что я все пачкаю.
Честно говоря, меня это возмутило. Что ж, они не понимают, что ему охота лепить?
– А кто ругается?
– спросил я.
– Бабушка, известно кто, - ответил он.
– Говорит, лучше делом займись. Читай или уроки делай.
– Складывай книги, - приказал я.
– Пойдем к твоей бабушке.
– Нет, - сказал он, - я лучше здесь. Не люблю я, когда она меня пилит.
– Потом внимательно посмотрел на меня и спросил: - А ты кто?.. Боря?
– Да, - признался я.
И тут он без слов быстро стал запихивать в портфель книги и тетради и уронил кусок пластилина на пол, раздавил его и виновато посмотрел на меня.
– Вот всегда у меня так, - сказал он.
– Ничего, - приободрил я Лешу.
– В большом деле у всех бывают накладки.
Хороший он паренек оказался, и бабушка тоже ничего. Только они друг друга не всегда понимали.
Все наши набросились и стали рассматривать эту пирогу и удивляться. А Лешка от смущения убежал. А тут, кстати, появилась старшая вожатая Валя Чижова, взяла пирогу в руки и сказала:
– Да он талантище! Збандуто, ты должен отвести его во Дворец пионеров. Его надо учить.
Потом, уже на ходу, так, между прочим, бросила:
– Да, с тобой все решили. Зайди ко мне, расскажу.
– И убежала.
Только я вскочил, чтобы бежать за Валей и узнать, что там со мной решили, как ворвались Толя и Генка и сказали, что Наташку увезли в больницу.
У меня прямо все похолодело внутри.
– У нее заболел живот, и ее увезли, - сказал Генка.
– "Скорая" приезжала.
Я побежал в учительскую. Я бежал так быстро, что Генка и Толя отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь первый "А" стоял около дверей.
– У нее аппендицит. Ей сейчас делают операцию. Через два часа я пойду в больницу, - сказал я.
– Кто хочет, может пойти со мной.