– Вот сейчас по-другому запоют, - Сеньковский больно ткнул Виктора большим пальцем под ребра.
– Ух, началось, началось!
– вдруг, запыхавшись, зашептал Сеньковский.
– Фу, черт, завозились с тобой, а дьявол, туды его в доски!
– и Сеньковский полубегом заспешил по улице вниз. Виктор глянул: они свернули в улицу, где прямо в конце металось красное зарево, будто хотело вырваться, звало на помощь. Виктор вдохнул, как будто кусил воздуху, и бросился догонять Сеньковского.

– Господа! Господа!
– голосом таким отчаянным, бабьим каким-то, кричал длинный, верста коломенская.
– Господа! Вы туда? Там евреев избивают! Я тоже на помощь.
– И длинный нагонял раскидистыми шагами.
– Господа!

Знакомый голос. Вавич не вспомнил, откуда это. Противный.

Виктор не узнал Башкина.

Сеньковский вдруг остановился.

Башкин нагнал, запыхался.

– Господа! Спешим! Может быть, мы...

– Ишь! Полтора жида!
– и Сеньковский с размаху ударил Башкина в ухо.

Башкин схватился за голову, падал на Вавича.

– Принимай!
– крикнул Сеньковский, и Вавич всю досаду вправил в руку и саданул Башкина в бок. Башкин рухнул наземь, упал, раскинул руки.

– Так!
– сказал Сеньковский.
– Почин! Пошли, - и он дернул Виктора за рукав. Потянул.
– Ходом, ходом. Смотри. Э-эх! Пошло...

В это время пламя взметнулось кустом и красным отсветом дунуло в черную улицу. Сеньковский стал на миг, и вот густым гулом ухнул взрыв и следом далекий визг толпы.

– Ходом!
– крикнул Сеньковский и побежал вниз по улице.

Они бежали через пустую площадь, и уж в окнах мелькали пугливые огни и хлопали калитки, и только слышно было, как шлепали ноги, как перебегали под домами люди.

– Забегали... таракашки!
– запыхавшимся голосом подкрикивал Сеньковский.

Он топал вверх в гору, и Виктор слышал, через крик и выкрики, как гудел говор во дворах за низкими заборами и, как языки пламени, звенли вскрики поверх гула.

– У, сволочь закопошилася, - и Сеньковский тянул воздух со слюной и вдруг ..

Дзлям!
– и впереди в окне зазвенели стекла, и как сигнал ударило в душу. Кчертям! Посыпалось береженое. Бей! И Виктор сжал кулак. Вон бегут, бегут с факелом - черт его - ножка от мебели и горит сверху рогожа.

– Бей жидов! Мать их в душу...
– и вон с маху ломом, ух, дядя какой садит в рамы. Вывеска - "бакалейная".

И вот неистовая нота, отчаянная, острым колом впилась в воздух, и на миг стихло все, и вдруг рванул гул ревом, трещали, взвизгивали двери. Виктор видел, как подсаживали трое дверь ломом - водопроводной трубой, подбежал, рев вошел в грудь, и Виктор дернул лом - сюда, сюда! и засадил у петли. Вали, вали! Красный свет мелькал, мутил тени, едко несло керосином ух, еще, еще!

Гу-у!
– лопнуло! Дверь отскочила, повисла криво над крыльцом.

– Рви!
– заорал Виктор. Он дергал дверь, не жалел рук, и вдруг женщина, старуха, кинулась из дверей и стала над ступенями, всклокоченная, рваная, глаза выпучены и руки подняла, вверх вытянула, будто в бездну бросается, рот открыла, кричит, что ли, и трясет в стороны головой.

– Не-е-е!
– слышал Виктор, держал дверь, глядел, как страшно мазал свет по лицу старухи, и вдруг визгнул голос: "Бей!" - и сзади махнул лом, и старуха, как бумажная, хлопнулась ничком в ступени.

– Бей их! Га-а!
– и уж мимо Виктора из окон что-то летело, и Виктор поддавал ногой какие-то банки, а там рвались, давились, топтались в дверях, и с дребезгом летело что-то из окон. И вдруг вой, в одну ноту. И вон вверх кричат:

– Давай сюдой! Разом!

Виктор глянул - факел метался по крыше, и носились тени.

– Ловят! Ловят! Держи!
– всем голосом рявкнул Виктор.
– А, держ-жи, держи!

Виктор бросился во двор.

– Гу-у!
– дохнула толпа.

Виктор понял: поймали. Стукнулся в темноте на жестянку - бегом за дом, где тут на чердак, на крышу?

На улице вдруг взвился крик, завился, как хохот.

Виктор бросился назад, к воротам, задрав голову, глядел вверх на крышу. Какое-то тело держали за ноги, за руки, раскачивали у самого края, и мотались внизу фалды.

Визгнули внизу:

– И-и! Задергался, задергался ногами. Ишь, задрыгал. Держи-и!

– Кидай, кидай!
– кричали за воротами. Ух, размахнули, метнули в воздухе и с разлету вниз. И на миг смолкла толпа.

– Ой, тотеле!
– пронзительно крикнул сзади женский крик. Виктор дернулся, стало дыхание от этого крика, и мигом мимо мелькнула в ворота, толкнула Виктора на лету.

– Ай! ай! йя!
– и вырвался голос с душой вместе.

Ревом взрыло толпу, и рев накрыл все.

Виктор выскочил за ворота. Красным светом кидало с той стороны, напротив полыхала крыша, огонь метался на ветру, взмахивали языки.

– Ой, пустите, ой, где папочка! Пустите!
– рвался голос через весь рев. И вон кучей возятся. Вавич двинулся на крик, и вдруг опрометью мимо в нашлепке Сеньковский, чуть не сбил с ног, врезался в кучу. Виктора отшибло под окно, тяжелый ящик стукнул в плечо - швырнули из окна - рассыпалось.