Шрифт:
Пока я живу, я окружен горизонтом,
пока я живу, мне не достичь горизонта:
он – там, где останавливаюсь,
он – там, где упаду.
Жизнь по кругу идет, возвращаясь к началу,
смерть – напрямик.
И летит напрямик стрела, из себя самой безостановочно возникая, от себя самой безостановочно освобождаясь, чтоб в результате сделаться полетом самим.
МЕТЕЛЬ
Метель заметает землю, метель заметает деревья,
и людей, тех, что были, и тех, которых еще нет, – всех заметает метель,
и меня заметает метель…
Где оно, прошлое?!.
Где оно, настоящее?!.
И где оно, будущее?!.
Больше не на кого роптать и некого благодарить – за все, что дарилось и отнималось, что радовало и печалило,
и больше некому выяснять, каков я: плох или хорош, уродлив или красив, молод я или стар…
Отступился от меня весь белый свет, обступила меня белая беспросветность.
КОРОНА
Утром нашли корону, а днем уж ее украли.
Она была золотая – и злые соседи завидовали нашей хате: за что привалило им это счастье – они ведь такие же, как и мы.
Молчат заборы и ворота.
Перемещаются скрыто тени.
В отчаяньи не находят родители места: и кто б мог подумать, что за короной следят…
Я через забор перелезаю в соседний, травою заросший двор, где жили когда-то брат и сестра.
Были б они тут сегодня – я рассказал бы им про свое несчастье, что могло быть счастьем,
я рассказал бы им про корону, которую не устерег.
Но на дворе глухо: нет ни сестры, ни брата.
Там, где они сейчас живут, так же вот нет и меня для них.
У сестры есть брат, у брата – сестра, а у меня – то, чем являюсь я сам.
А уж ищут – зовут меня родители по усадьбе нашей.
"Нашли и другой раз корону, – они говорят. – Та была золотая, а эта – медная, но все равно – корона, и снова на том же месте – там, в лебеде… Золото украсть – украли, а саму корону украсть не сумели: вот она…"
* * *
Что заставляет нас незаметно переходить из часа в час, изо дня в день, из года в год и не дает остановиться?
Речка течет – и находит дорогу к морю,
дерево тянется вверх, врастая в простор и время,
и человек открывает в себе, живущем, ту беспредельность, где светит новое солнце и новый смысл.
Нечто глядит на меня моими глазами,
слушает, что я скажу, моим слухом,
думает о жизни моей мыслью…
А на пороге сидит усталый старик, у него уже нету сил выходить из хаты и возвращаться в хату – тело вобрало в себя свой путь и стало само порогом: что же дает человеку силы переступить, наконец, и через этот порог?!.
Поспели зерна – и отыскали путь к хлебу, а поспевали – так прижимались к стеблю.
Кричим – откликается эхо.
Молчим – откликается тишина.
Солнце заходит, западая в наш сон.
И, как рельеф неизвестной местности, время показывает, где мы есть и где нас нет.
МОЛНИЯ
Когда я, войдя в храм и затворив за собой двери, заговорил с небом, с неба внезапно пала молния и надвое расколола храм.
Люди, которые, пришли на рассвете, отстроили из одной половины храм света, а люди, которые пришли в темноте, из другой половины отстроили храм тьмы.
– Иди к нам, – зовут меня одни. – Это же твой храм; ты здесь сможешь опять говорить с небом…
– Иди к нам, – перехватывают меня другие, – вот твой храм; ты здесь сможешь опять слушать глас неба…
А я стою все на том же месте,
замерший,
пораженный,
озарением просветленный,
слов не имея, чтоб говорить,
с молнией в сердце.
СНЕГ
Такое молчанье у снега,
белизна у снега такая,
такая даль -
что замирает душа: не умеет она еще быть такою.
Шуршит шершавая осока.
Синеют в снегу одинокие лозы.
Зажигаются окна в деревне.