Шрифт:
ЗВЕЗДЫ
Дожидаюсь, когда придет ночь, когда выйдут на небо звезды…
Темнеет земля,
темнеет вода,
темнеет трава,
темнеют зданья… -
а еще недавно все имело свои очертанья, еще недавно все свои границы имело, расположено было одно к другому, одно с другим спорило и все было только частью видимого.
Когда я всходил на башню – башнею рассуждал,
когда я шел по дороге – дорогой видел,
а тут, а теперь наблюдаю, как все становится всем,
как воскресают в недостижимых высотах звезды.
Есть что-то в белом дне дальнейшее, чем день,
есть что-то в темной ночи дальнейшее чем ночь,
и есть что-то в нас дальнейшее, чем мы…
Тот кто шел по дороге, сказал: это – звезды.
тот, кто всходил на башню, сказал: это – мы…
Живой на земле, ношу в себе свою смерть и свое бессмертье,
и открываю жизнью землю,
и открываю смертью небо,
а бессмертьем – то, что выше всего,
а бессмертьем – то, что ближе всего,
а бессмертьем – звезды.
УБЕЖИЩЕ
Подамся самой прямою тропкой, но уведут кривые,
задумаю самую важную думу, но посторонние отвлекут вниманье,
соберусь встретиться один на один со смертью, но окажусь в убежище…
С зажженным фонарем в руке и повязкою на глазах приходят и уходят люди.
Они мне дают такой же фонарь и такую же точно повязку.
– Ты, наконец, отыскался, – они говорят. – Ты теперь снова с нами.
– Зачем мне этот фонарь? – спрашиваю у них.
– Чтоб видеть при полном мраке, – отвечают одни.
– Зачем мне эта повязка?
– Чтоб видеть при ярком свете, – объясняют другие.
А мне хочется просто смотреть,
просто воспринимать
и просто жить -
и видеть светлое светлым,
и видеть темное – темным,
правдивым – правдивое,
лживое – лживым…
…На белой, на черной, на серой земле рисую, стираю и снова рисую свой образ.
ЦЕПЬ
Во дворе у дома – собаки; они на цепи.
Они и храбры – сколько позволяет им цепь,
и кусачи – насколько позволяет им цепь,
и брехливы – поскольку позволяет им цепь,
и рычат они на цепь, но не больше, чем позволяет им цепь.
Поодаль шастает стая волков.
Волки прислушиваются к собакам, принюхиваются к собакам, но ближе все-таки не подходят:
не позволяет цепь.
ТАНЕЦ СО ЗМЕЯМИ
Борьба увлекает меня: она высвобождает все мои способности, она собирает все мои силы, она становится танцем, танец становится чудодейством, он вяжет из моих движений свой волшебный узор.
Я остерегаюсь его. И все-таки жду его.
А из моря уже выползли две змеи – две неотвратимые мести.
Они яростно бросаются на меня, они душат меня в своих скользких и цепких объятьях, они мечут мне жала прямо в лицо…
Я отдираю их от себя, я давлю их, топчу, я верчусь, извиваюсь, кричу…
Со всех сторон, словно притянутые магнитом, собираются горожане.
Они смотрят на мою смертельную борьбу, на мои отчаянные усилия…
– Какое зрелище! – восхищенно они говорят.
– Мы впервые видим такой напряженный ритм!
– Мы впервые видим такой изощренный танец!
ПАСТИ
Чтоб не бояться ходить в лес, односельчане в лесу понаставили всяких пастей-капканов: на рысь, на волка, на кабана, на медведя…
Пошел Симон посмотреть, кто попался в его самолов, – и в чей-то попался сам,
пошел Тарас поглядеть, кто попался в его силки, – и сам в петле очутился,
пошел Доминик взглянуть, кто попал в его волчью яму, – и сам как сквозь землю провалился, пропал куда-то…
И стали люди бояться леса еще сильнее:
там – рыси,
там – волки,
там – кабаны,
там – медведи,
и там – пасти.
ПОСЛЕДНИЙ АРГУМЕНТ