– Не понимаю, мадам... Как вы можете это говорить?

Вместо того чтобы ответить, она задала мне встречный вопрос.

– А кто вы, мосье Руайан? Я хочу сказать: кто вы по профессии?

– Писатель.

– Вы пишете всякие истории?

– Да, мадам.

– Правдивые тоже?

– Правдивые тоже. Как выйдет.

– Понимаю.

Она серьезно на меня поглядела.

– Мадам, где сейчас мосье Мондрагон?

– На кладбище, - тихо ответила она, - на кладбище Сен-Поль-де-Ванс.

Я сглотнул.

– Он умер два года назад, - сказала она.
– В марте восемьдесят первого. Перед этим он долго лежал в одной клинике, в Ницце. А потом я перевезла его сюда и похоронила на местном кладбище.

– Это невозможно, - воскликнул я, перестав что-либо понимать.

– Это почему же невозможно?

– Миссис Коллинз... одна дама из Америки... Она всего два месяца назад получила от него письмо!
– Воскликнул я.

– И тем не менее это вполне возможно, - сказала эта женщина в черном.

– Полноте! Покойник не может писать письма.

– Ну конечно же нет! Но у него есть и другие возможности. Порой.

Я встал с места и спросил:

– А кто вы собственно такая?

На что она спокойно ответила:

– Я его жена, мосье Руайан. Я тридцать лет была за ним замужем. И навсегда останусь его женой, даже если он умер.

Я снова сел.

За окном тем временем совсем стемнело.

– Я вижу, вы удивлены, мосье Руайан. И многие люди, знавшие моего мужа, тоже были бы удивлены, услышав, что он так долго был на мне женат. Об этом знают только местные. Но с чужими они об этом не разговаривают. И никогда не разговаривали. Чтобы не вызвать у нас затруднений.

– Каких еще затруднений?

– Или чтобы не помешать нашему бизнесу, - она улыбнулась, и я увидел ее испорченные зубы.
– Знаете, в свое время я была очень хороша собой, мосье. Вы, конечно, не поверите...

– Ну почему же!

– О, вы очень любезны... Но все-таки вы не верите мне. И тем не менее это правда. Когда Пьер на мне женился, я была красивая молодая девушка, мне едва сравнялось восемнадцать. Все люди у нас в деревне об этом знают. А в Ницце об этом знает мосье Рубен Аласян.

– Рубен Аласян?

– Ну да, этот ювелир.

– Он еще жив?

– Разумеется. Ему, правда, много за восемьдесят, но он все еще вполне бойкий старик. А вы разве знаете мосье Аласяна?

– Да, миссис Коллинз рассказывала мне об этом армянском ювелире.

– Понятно. Это мосье Аласян сделал предложение Пьеру. Вот и с тех пор уже минуло двадцать два года...

– Предложение? Какое предложение?

– Одну минуточку, мосье Руайан, одну минуточку. Сперва я бы все-таки хотела узнать, зачем вы сюда приехали и почему хотели поговорить с моим мужем. Вы помянули имя одной дамы...

– Миссис Коллинз.

– Ах да, Коллинз, - и она снова улыбнулась.

– Вы ее помните?

– Ну конечно помню. У меня отличная память. Я помню всех дам, которые здесь бывали. А уж миссис Коллинз я помню лучше всех. Ведь мой муж не далее как два месяца назад отправил ей письмо, не так ли? Ну, отправила его, разумеется, лично я, само собой. Покойник ведь не может отправлять письма. А вы-то откуда знаете миссис Коллинз, мосье Руайан? Вы тоже живете в Нью-Йорке?

– Нет, в Париже.

– А где же вы познакомились с миссис Коллинз?

– В Train bleu, - отвечал я.
– Этой ночью.

Она подняла голову:

– Миссис Коллинз была сегодня ночью в Train bleu?

– Я ведь вам уже сказал, мадам... мадам Мондрагон.

– А что она там делала? Как она вообще оказалась в Голубом поезде?

– Она хотела приехать сюда, чтобы уже навсегда соединиться с вашим мужем.

После чего я рассказал ей о своем ночном разговоре. Мадам Мондрагон выслушала меня без какого бы то ни было выражения на лице. Закончив свое повествование, я открыл маленькую кожаную сумку и вынул из нее открытку с картинкой и с письмом от Пьера Мондрагона, словно бы желая этим доказать, что я говорю чистую правду.

– А-а-а, - промолвила госпожа Мондрагон, - одно из его миндальных деревец.

Она взяла открытку у меня из рук и перевернула ее оборотной стороной кверху.

И разумеется, Аннабел Ли, прекрасная Аннабел Ли.

– Что вы имеете в виду, когда говорите: одно из миндальных деревец? спросил я.
– Сколько он их всего нарисовал?

Женщина в черном халате встала с места, подошла к шкафу и открыла его. Множество бутылочек и горшочков с краской стояли на его полках. Слева я углядел две стопки открыток размером с ту, которая была у меня. Они были сложены вполне аккуратно, одна поверх другой, и было их здесь, по меньшей мере, сотни две.