– Говори!

Он начал с первого дня творения:

– У меня сразу сердце упало, как только я тебя увидел в горкоме. Я не хотел встречаться. У меня строгая программа жизни составлена: университет, потом диссертация. Моя семилетка. А ты все мои планы поломала - за тобой бегаю. Не хотел тебя на воскресник звать, а позвал. Выйду из горкома - надо заниматься. А ноги сами в засыпушку вашу проклятую идут...

Тамара слушала, а в груди у нее прямо от сердца к горлу натянулась тугая звонкая струна, сердце запело на высокой стремительной ноте, а потом вылетело из груди и взвилось к звездам.

Алик уже дошел до современного положения и строил планы на будущее.

– Не могу бороться. Нам надо пожениться, чтобы от учебы не отвлекаться. Будем вместе учиться, вместе к экзаменам готовиться. Что же ты молчишь?

Тамара ничего не ответила, и они стали целоваться. Струна обвилась вокруг ее шеи, захлестнула горло, и она почувствовала, что задыхается, задыхается, задыхается, вот уже совсем задохнулась, умирает, умирает - о боже, о такой смерти можно только мечтать.

Вдруг она увидела над собой чужое воспаленное лицо, и ей стало страшно. Оттолкнула, хлопнула дверью.

Алик догнал ее за углом и молча шагал позади. Она замедлила шаг. Он взял ее за руку.

– Ты мне ничего не ответила, - сказал он.

– Я согласна, - сказала она.
– Ты мне очень нравишься. Очень, очень. С первого взгляда понравился. Но мы должны подождать. Сегодня двадцать пять дней, как мы познакомились. Это же мало. Надо проверить свои чувства и потом решить...

Она стала приходить к нему каждый вечер, и они целовались до утра. Им становилось все труднее и труднее. Алика явно не устраивали такие отношения.

– Зачем ты меня оскорбляешь?
– спросила она как-то, чуть не плача от жалости к самой себе.

– Я тебя не оскорбляю. А ты меня не любишь.

– Я требую, чтобы ты меня уважал, - сказала она.
– Отвернись, - и стала поправлять мятую кофту.

– Ты холодная, - бросил он.
– Никогда не думал, что ты будешь такой холодной.

Тамара наконец привела кофту в порядок.

– А теперь проводи меня, - потребовала она.

Он подошел, положил руки на ее плечи:

– Останься.

– Как ты не понимаешь? Я не хочу тебя терять. Поэтому я должна идти.

Нет, он не понимал, хотя это было так просто. Мужчины никогда ничего не понимают, как только речь заходит об их ущемленном самолюбии.

– Ты не сердишься? Не сердись. Все будет хорошо.

– Вот еще, - буркнул он.

Они уже вышли на улицу и шли под дождем.

– Ты холодная. В этом все дело.

Тамара засмеялась.

– Ты думаешь одно, а говоришь совсем другое.

– Ты в этом уверена?

– Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь?

– Попробуй скажи.

– Ты думаешь: "А все-таки молодец Тамарка!"

– Как ты догадалась?
– усмехнулся он.

– Вот мы и проверили наши чувства, - сказала она.

– Придешь завтра?
– спросил.

– Пожалуй, нет.

– Ну тогда пока...

И они разошлись в разные стороны. Она пошла в засыпушку № 5 - надо войти на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, осторожно разложить в темноте кровать, неслышно лечь, а если плакать, то тоже неслышно, чтобы не проснулись подруги.

– Как вы думаете?
– допытывалась Тамара.
– Правильно я поступила или нет?

Она замедлила шаг и вздохнула:

– Может быть, я была неправа? Может быть, я обидела его, не сумела объяснить?
– она задумалась.

Молчал и я, потому что советовать что-либо в таких делах бесполезно.

Мы шли по Ленинградскому проспекту. За этот вечер мы, наверное, раз десять прошли по нему из конца в конец. Дождь перестал, но холодный ветер сделался еще холоднее и то толкал нас в спину, то задувал в лицо. Проспект был почти безлюден, уже давно схлынула волна, выкатившаяся из кинотеатра с последнего сеанса. Фасад с колоннами погрузился в темноту. Лишь окна междугородного телефона светились напротив.

Молчание нарушила Тамара:

– Неужели он не понимает? Я хочу, чтобы у нас с ним было навсегда, на всю жизнь. Конечно, у него были истории: двадцать восемь лет - возраст. А за мной ни одной истории нет. Он прямо спросил: "Ты была с кем-нибудь?" "Что ты, Алик!" Он поверил мне. И я ему верила. Верила ему больше, чем себе. А он не понимает...
– Она задумалась...

Потом сказала очень горько:

– А вдруг ему другая понравилась? Я на танцах видела - танцевал с другой.

– А вы?