– Здравствуйте, Виктор Игнатьевич. Как доехали?

– Транспорт у нас в городе плохой, - ответил я.
– Всегда битком набито.

– Да, - звучно подхватил Воронцов.
– И средние скорости движения низки. Мы еще отстаем по скорости от других городов. Да вы садитесь, Виктор Игнатьевич.

Я опустился в глубокое кожаное кресло. Пока еще ничего страшного не произошло: разговор развивается благоприятно для меня.

– Итак, разрешите.
– Воронцов зачем-то переложил на столе папку с бумагами.
– Мы с вами люди партийные, я и буду говорить без дипломатии. Какие у вас общественные нагрузки?

Вопрос не страшный.

– В Обществе по распространению...

– И больше нигде?

– Ну, разумеется, член партбюро института... Пока что оказывают доверие.
– Я запустил этот пробный камень, чтобы показать Воронцову, что я хороший человек и что меня, по всей видимости, по ошибке вызвали в народный контроль.

Но я никак не мог ожидать того, что скажет мне Воронцов. А сказал он буквально следующее:

– Как вы смотрите на то, если мы предложим вам быть членом комитета народного контроля города.

– Что же я должен буду у вас делать?
– растерянно спросил я.
– Вы хотите снять меня с института?

– Помилуй бог. Комитет это общественная организация. Туда входят разные люди, представители различных профессий: тут и профсоюзные работники, и представители печати, и директор Стройбанка, и представитель от рабочего класса, и писатель, и комсомольский работник. Но тут мы посмотрели и решили, что нам нужен представитель от науки, то есть вы - это нужно нам для проверки научных организаций. Как-никак, у нас в городе десятки научных институтов.

– Ну что же, - пробормотал я.
– Я считаю это большой честью для себя. Постараюсь оправдать доверие.

– Надо сказать, что работа у нас специфическая: приходится иметь дело с темными сторонами жизни. Так что нервы надо иметь крепкие.

– Конечно, конечно...

– Извините, пожалуйста, что так срочно побеспокоил вас, но завтра сессия городского Совета, и я должен был знать о вашем согласии, прежде чем подавать на утверждение сессии.

– Понимаю...
– Однако я ничего еще не понимал.

– Разумеется, Виктор Игнатьевич, наш разговор происходит пока в платоническом порядке: решаю не я, а сессия.

– Разумеется, разумеется, - продолжал бормотать я.

– Кстати, как у вас с семьей?

Вот оно - больное место.

– Год назад развелся со своей женой.

– Новую семью создали?

– Создаю в настоящее время...

– Тогда все в порядке. Не смею больше задерживать вас, можете отправляться в свое Общество по распространению...

Я вышел на улицу ошарашенный. Увидел на той стороне улицы будку телефона-автомата, хотел было побежать туда, но вовремя сообразил несолидно, меня могут заметить из окна.

Спустился по улице вниз, вошел в здание телеграфа. Вот как случается в жизни - и в народный контроль иногда вызывают для приятных известий...

Жене я сказал:

– Портсигар цел. Часы идут точно. Подметка еще не прохудилась.

На другой день прошла сессия и все сделалось само собой.

Так ваш покорный слуга оказался за столом для заседаний, за которым он сейчас сидит и обдумывает свои записки.

17

12.23.

На три минуты мы уже пересидели вопрос. Как бы перерыв из-за этого не сократили - курить хочется.

Жара расползлась по комнате; гибельной обреченностью веет от этой жары, глухой шум улицы за окном кажется угрожающим и неотъемлемым от нее. Раскатистые удары грома приближаются и становятся более резкими.

Но вдруг словно свежий ветерок прошелестел по залу: к трибуне выходит Матвеева. Она вся воздушная и белоснежная: белый воротничок блузки лег на отвороты нежно-голубого костюма, кружевной платочек будто ненароком выглядывает из нагрудного карманчика. Костюм, ниспадающий складками на талии, лишь подчеркивает ее нежность и хрупкость. Соломенные волосы копной собраны на затылке.

Она выходит к трибуне, как на праздник, на светящемся лице застыло радостное ожидание: смотрите, мол, на меня, вот я какая, вся перед вами, что хотите, то и делайте со мной, другой я быть не умею. Сейчас я вам такое скажу, что вы все ахнете...

Небесное создание явилось в народный контроль. Оно, как видение, возникает рядом с Глебовским, и кажется, сам ангел-хранитель явился ему на помощь.

Среди членов комитета возникает легкое замешательство. Все глаза устремлены на трибуну.