Больше вопросов нет. Председатель отпускает Суздальцева.

– Слово имеет товарищ Зубарев, как главный именинник.

Директор комбината уже сидит наготове, знает, что его первым вызовут. Пока он продвигается к трибуне, я успеваю рассмотреть его. Темно-синий поношенный костюм, специально прибеднился для такого случая. Лицо тусклое, маловыразительное, с неразборчивой мимикой: то ли он волнуется, то ли улыбается - не поймешь.

Клименко устраивается поудобнее на стуле, приготавливается слушать, Сергей Ник-ов откладывает в сторону карандаш, поднимает голову.

– Сейчас начнется цирк, - шепчет мне Нижегородов.
– Я с этим деятелем давно знаком.

А гром грохочет уже вплотную. Небо наконец-то прослезилось над обалдевшим от жары городом. Шурша по стеклам, пузырясь и стуча вразброд по асфальту, хлынул ливень. Хорошо бы сейчас туда, под освежающую благодатную струю. Но и в зале сделалось несколько легче.

Зубарев забрался на трибуну, достает бумажку, начинает читать:

– Коллектив нашего комбината гордится тем, что Центральный парк культуры и отдыха, на территории которого мы работаем, носит имя...

Председатель вовремя останавливает бойкого оратора.

– Това-арищ Зубарев, - говорит Воронцов врастяжку.
– Зачем вы нас за советскую власть агитируете? Мы сами умеем делать это не хуже вас. Давайте не будем заниматься сотрясанием воздуха, говорите коротко, по-деловому. Объясните комитету, каким образом стали возможными эти позорные факты?

– Хорошо, Николай Семенович, я дам вам объяснение.

– Только не Николай Семенович, а товарищи члены комитета, - Воронцов сух и сдержан, его просто не узнать. Куда девались его запал и горячность. Сейчас он совсем не такой, каким был в словесном поединке с Глебовским. Да чего, собственно говоря, кипятиться? Вопрос предельно ясен и горячиться нечего: надо и свои нервные волокна поберечь.

– Ясно, Николай Семенович.
– Зубарев достает вторую бумажку и начинает шпарить по ней.
– Товарищи члены комитета, разрешите доложить вам, что самый больной наш вопрос в настоящее время это положение с кадрами. Мы работаем всего один сезон - четыре месяца в году. И на эти четыре месяца нам необходимо набрать шестьсот торговых работников. Очень трудное положение у нас с кадрами, товарищи члены комитета: летом хороших людей подобрать трудно...

– Това-арищ Зубарев, - снова поет председатель; чем дальше, тем холоднее и спокойнее становится Воронцов. Покинутые карандаши неподвижно лежат на столе.
– Неужели вам еще надо объяснять, что воровать нехорошо?

Зубарев никак не может угодить в точку. Впрочем, он не теряется, тотчас достает третью бумажку и заглядывает в нее.

– Совершенно точно, товарищи члены комитета. Во-первых, мне хочется поблагодарить комитет народного контроля. Я рад доложить вам, что массовая проверка, проведенная шестнадцатого июня сего года, оказала неоценимую пользу в нашей практической работе. В результате проверки положение коренным образом переменилось...

Вот они, золотые слова, которые, я знаю, всегда приятно слушать начальству. Они как бы означают: вы молодцы, что поймали нас с поличным, мы премного вам за это благодарны; что поделаешь, раз вы так хорошо работаете...

– Так уж и переменилось, - ухмыляется Воронцов, он тоже попался бьшо на льстивую обманность этих слов. Но тут же внутренне одергивает себя и снова становится холодным и невозмутимым - еще неизвестно, чем кончится эта невозмутимость.

– Конкретнее, товарищ Зубарев, что вами сделано для предотвращения массового обмана посетителей?

Директор комбината достает очередную шпаргалку, заглядывает в нее и мнется. Он извлекает их из правого кармана, а прячет в левый. Бумажки у него мятые, замызганные, верно, не раз бывали в ходу и годны на всякие случаи жизни. Однако на этот раз что-то не сработало. Зубарев лихорадочно шарит по карманам.

– Можете не отвечать на этот вопрос, - сухо продолжает Воронцов.
– Вам трудно, я понимаю...

– Мы провели собрание актива наших работников, на котором была зачитана лекция о высоком моральном облике советского человека.
– Демагог стоит на трибуне и произносит высокие слова - не в этом ли один из парадоксов нашей эпохи?

– Опять сотрясание воздуха, - жестко бросает Воронцов.
– Какие мероприятия по контролю вы провели? Только конкретно.

Зубарев лезет за словом в карман, но шпаргалки на сей раз не оказывается. Подвела шпаргалка... Зубарев шпарит наобум:

– В настоящее время мы вводим в практику взаимный контроль директоров ресторанов.
– Без шпаргалки Зубарев чувствует себя неуверенно и чуть ли не заикается. На лице его возникает плаксивое выражение.

– Ясно, - бросает жестко Воронцов.
– Они ходят друг к другу в гости и ставят взаимные угощения. Это и есть взаимный обмен опытом: как лучше укрыться от всевидящего ока народного контроля. А что у вас на кухне делается?

В руках Зубарева опять возникает бумажка, и он тотчас приободряется: