"До чего же красива, тварь!
– подумал с восхищением.
– И годы ее не берут. Ни сединки в волосах, ни морщинки на лице...
– И тут же отметил не без гордости за себя: - А чья заслуга? Ну выскочила б тогда за своего летуна - и что? Кем бы была? Офицерской подстилкой! И вдовой уже... А так первая леди в городе, несмотря что замужем за вторым секретарем. Что, в городе? В области! Не сравнить же Настасью, в самом деле, с этими коровами - женами первых? Молодая, стройная, эффектная. С Наташкой, как близнецы. Чья же, все-таки, Наташка - моя или этого аса, крыльями отмахавшего?.."

– Анастасия, - позвал Борис Николаевич.

И хотя произнес тихо, женщина за фортепиано вздрогнула. Медленно повернула голову. Взгляд лучистых, с рысьем разрезом, глаз казался растворенным в тихой, но исцеляющей и светлой печали.

– Анастасия, - повторил Борис Николаевич, - я сегодня поздно буду. Ужин не накрывай.

– Хорошо, Боря, - ответила она безразлично.
– Я тоже поздно вернусь. Из Омска приехал камерный оркестр, мне оставили билет.

– Я пришлю Юру. Он тебя заберет.

– Спасибо, я сама доберусь.

– О чем ты говоришь!
– попытался возразить Борис Николаевич.
– В городе бандиты распоясались, а ты все-таки не простая смертная. Жена второго секретаря!

Она грустно улыбнулась:

– Вряд ли ты успел столько задолжать бандитам, что их заинтересует твоя жена.

Она еще договаривала окончание фразы, а лицо Родионова уже начало багроветь и глаза, в полном смысле, вылезать из орбит. Он почувствовал, как задыхается.

– Что с тобой?
– спросила она, поднимаясь.

Ему стоило нечеловеческих усилий взять себя в руки:

– Ничего...
– прохрипел и с несвойственной для него жалостью взглянул на жену: - Анастасия, умоляю тебя, будь осторожна.

– Да что случилось, Борис? Ты можешь, наконец, объяснить?!

– Просто... просто... если с тобой что-то случится, я... не переживу, - пришла ему на ум спасительная фраза.

Она изумленно приподняла брови.

– Я не думала, что так дорога для тебя, - в ее голосе прозвучала уже знакомая ему за годы совместной жизни ирония.

– Ты поедешь из театра с Юрой, - жестко потребовал Родионов.
– И никаких возражений.

– Хорошо, - согласилась она, глядя на мужа изучающе, до конца не веря его словам и, подозревая в них некий иной смысл.

Борис Николаевич облегченно вздохнул и, выйдя из гостинной, засобирался на работу.

Анастасия Филипповна подошла к окну. Отодвинув ажурные гардины, долго смотрела на улицу, отмечая, как муж выходит из подъезда, садится в поджидавшую его машину и отъезжает. Он не поднял голову, не глянул на выходящие в тихий двор окна квартиры.

– Мама, - услышала она за спиной голос дочери, - почему ты до сих пор живешь с этим ничтожеством?
– Наталья подошла и обняла мать за плечи, прижавшись к ней лицом.

– Не говори так, Ната, он - твой отец.

– Моего отца звали Олег Артемьев.

Анастасия Филипповна дернулась и отстранилась:

– Что ты сказала?!!

Наталья смотрела на мать понимающими и всепрощающими глазами взрослой женщины.

– Мне дед все рассказал перед смертью и папино письмо передал, - тихо проговорила она.
– Он попросил у меня прощения. И еще сказал, что его страшная болезнь - Божья кара за то, что он разрушил вашу любовь - твою и Олега.

Они с минуту стояли молча, а потом, не сговариваясь, кинулись друг к другу, завыв громко, по-бабьи, протяжно и тоскливо, - так, как плачут бабы только на Руси, независимо от того, выросли они в семье генерала или доярки...

Глава шестая

Артемьева знобило. Воспаленные глаза слезились; голова походила на раскаленный в печи чугунок - так горела и была тяжела. В висках, не переставая, пульсировала тупая, ноющая боль. Он поудобнее уселся на широкой лавке, пристраиваясь спиной к теплой стене русской печки. Шумно дыша, с удовольствием отхлебнул из глиняной кружки большой глоток густого, с запахом малины и хвои, варева.

В светлой горнице, с деревянной, старой, но добротной, с вычурной резьбой, мебелью и домотканными, яркими ковриками на выскобленных добела половицах, возле стола суетился кряжистый, широкоплечий старик, чьи черты лица почти скрывали роскошные усы и борода. Седые, густые

56

волосы, кольцами падавшие на лоб, перетягивал тонкий, кожаный ремешок. Кожа лица представлялась смуглой и обветренной, но почти лишенной морщин и того редко встречающегося ныне оттенка, по которому, не ошибившись, можно с уверенностью определить: человек ведет здоровый образ жизни и протекает она, преимущественно, в достаточном удалении от напичканных автотранспортом и промышленностью городов. Необычным контрастом с седыми волосами и бородой выглядели глаза - удивительно молодые, чистые, не затянутые старческой пеленой. И хотя были темно-карими, почти непроницаемо черными, невольно притягивали взор таившимися в них мудростью, силой и какой-то древней, забытой тайной. В его глазах не ощущались отблески вездесущего ока телевизора и не отражались щедро унавоженные мирской суетой строки газетных полос. Глаза старика лучились первозданным, природным знанием.