Родионов, насупившись, налил в большой фужер водки, залпом выпил и, сев в кресло, вальяжно откинулся на спинку. С минуту они пристально изучали друг друга.

– Знаешь, мне сейчас на память случай один пришел, - прервав дуэль взглядов, медленно начал Михаил Спиридонович.
– Вспомнил, как ты Женьку кирпичем по черепушке саданул. Его всегда атаманом выбирали, когда в "казаки-разбойники" играли, а ты ему завидовал и однажды...

Лицо Родионова стало восковым, с мертвенно-бледными, застывшими чертами. Он весь подобрался, как кобра перед атакой. Сев напряженно и прямо, уставился на гостя немигающим, нечеловечеким взглядом холодной и опасной рептилии. Багров почувствовал, как спину прочертили зигзаги молний, нестерпимо острых и ледяных. Он попытался взять себя в руки. Натянуто рассмеявшись, махнул рукой:

– Ладно, не обращай внимания.
– В его голосе послышалась едва уловимая фальшь, когда он бодро поинтересовался: - Ты мне вот что скажи - "дипломат" куда дел? Улика, - добавил многозначительно.

– Нет никакого "дипломата", Миша, - нагло улыбнулся Родионов.
– И не было никогда. А тетрадочки эти я вообще на свалке нашел, когда рухлядь старую вывозил. Смотрю, вроде, почерк старинный, дай, думаю, поинтересуюсь. Узнаю, как прежде людишки жили: о чем думали, во что верили, кого любили, заботы какие были.

Борис Николаевич снова предстал в роли доброго, гостеприимного, великодушного хозяина. От былого смятения, тем более, угрозы не осталось и следа.

– Вот-вот, - подыграл ему Багров, - это уже ближе... к Дальневосточной Республике.

– Миша, - Борис Николаевич растянул губы в ласковой, сладкой улыбке, истинный смысл которой не понятен мог быть лишь для идиота, - я тебя не тороплю. Подумай, помечтай. Может, приснится что хорошее.
– Он поднялся: А сейчас идем наверх, мне кассету достали - там та-а-ако-о-ое... Давай расслабимся.

Багров с готовностью его поддержал.

Когда по прошествии двух часов они вернулись, тетрадей на каминной полке уже на было. Михаил Спиридонович вопросительно посмотрел на Родионова и вновь ощутил давешний холод - на него в упор смотрели глаза человека, готового на все.

"Вот такие же у него глаза были, когда он Женьку по голове кирпичом огрел", - подумал про себя Багров и невольно передернул плечами.

– Что-то не так, Миша?
– заботливо, с сочувствием спросил Родионов.

Михаил Спиридонович только усмехнулся в ответ и понимающе покачал головой.

– Все в порядке, Борис. А кино, действительно, еще то... Очень интересное кино!
– добавил со значением, вкладывая двоякий смысл.

– Так что, на выходные поохотимся?

– Почему бы и нет?

Они вновь вернулись к столу, с жадностью набросившись на еду и напитки. Начался обычный мужской треп: кто, где, с кем... Когда темы себя исчерпали, Багров и Родионов расстались - внешне тепло и радушно, как два закадычных, старых приятеля, проведших незабываемые часы в обществе друг друга. Напоследок, уверяя каждый в своей искренности и надежности, договорились в предстоящие выходные "обязательно расслабиться".

Проводив Багрова, Борис Николаевич вернулся от ворот, но в дом не пошел, а направился к расположенному в глубине засаженного соснами парка небольшому флигелю, в котором обитал садовник, повар и сторож заимки, - все в одном лице.

Флигель состоял из маленькой веранды, кухни, ванной и двух комнат. Рывком распахнув дверь, Родионов пересек полутемную веранду и невольно зажмурился, пройдя в кухню. Плотно прикрыв за собой дверь, подошел к столу, за которым сидел плотный, седой мужчина чуть выше среднего роста. На открытом, широкоскулом лице поражали глаза - почти бесцветные, странного, водянисто-зеленого оттенка. Взгляд этих глаз притягивал и отпугивал одновременно. Казалось, они лишены жизни, но в тоже время в них присутствовала магнетическая сила, способная подчинять и ломать чужую волю.

– Уехал, - устало произнес Борис Николаевич, по-хозяйски присаживаясь к столу, накрытому клеенкой с расставленными на нем настоящим старинным тульским самоваром, чашкой чая, вазочками с вареньем и дешевыми конфетами, нарезанным на толстые дольки лимоном.
– Сделай-ка, Василий, и мне чайку, попросил капризным тоном Родионов, небрежно закидывая ногу на ногу.

– Может, покрепче чего, Борис Николаевич?

Тот сделал отрицательный жест, махнув холеной рукой, с ухоженными ногтями.

– Покрепче мы уже с Багровым приняли. Башка трещит! Не пошла сегодня твоя настойка... Нелегкий был разговор у меня с Мишей.
– Он принял из рук Василия тонкий стакан в потемневшем серебряном подстакане. Не поблагодарив, шумно отхлебнул и тяжелым взглядом уставился на работника: - Придется нам с тобой, Василий, расширить сферу деятельности.

Тот спокойно выдержал его взгляд и пожал плечами:

– Раз надо - сделаем.

Родионов отхлебнул еще пару глотков, отставил стакан и достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги. Кинув на стол, презрительно скривил губы и с неожиданной яростью, изменившись в лице, произнес: