– Разберется, - спокойно заметил Пронченко.

– А мы тем временем будем сидеть и наблюдать, как весь мир двигает вперед эту науку? А потом - догонять? Смешно.

– Я ничего не могу вам сказать про кибернетику, так как не чувствую себя компетентным в этом деле, - спокойно продолжал Пронченко.
– Но если это действительно полезные научные идеи, у нас нет никаких оснований не воспользоваться ими. Может, какие-то прыткие наши философы, в самом деле, не разобрались в сути и объявили лженаукой то, что заслуживает внимательного изучения. Факты могут подвергаться сомнению. Но главное - идеалы. За это воевали, это будем отстаивать всегда.

– Повторяю, боюсь не за себя. Вот перед нами наш молодой друг. Студент Карналь. Может, это будущее нашей науки. Но сегодня он похвалился своим знакомством (весьма приблизительным) с кибернетической теорией - и уже автоматически к нему мгновенно применяют прелиминарные подозрения в возможных преступлениях против нашей пауки. Ясно, все это работа посредственных людей. Своими жертвами они избирают именно тех, кто достоин самого большого восхищения и поддержки. Сконцентрировать удар на ком-то, кто проявляет способности, а самому потирать руки и захватить между тем тепленькое местечко. Посредственность, где бы она ни действовала, всегда пытается отстранить лучших.

– Но ведь студенту Карналю ничто не угрожает, - удивился Пронченко.
– У нас никого не прорабатывают, не обсуждают. У нас в университете вы не услышите заявления: "Я, конечно, незнаком с кибернетикой, но твердо убежден в ее вредности для нас". Истинное только то, что твердо установилось, а не то, что кто-то провозгласит истинным, хотя бы это был столичный авторитет. Если и вы, Рэм Иванович, загнете нечто столь хитроумное, что сразу и не разберешь, думаю, мы все-таки попросим у вас некоторое время, чтобы определить свое к тому отношение.

– Говорят, одесситы даже не принадлежат ни к какой нации, - вздохнул профессор, - а составляют особое племя - одесситов, - это правда?

– Не совсем, - подала голос Верико Нодаровна, - я все же остаюсь грузинкой даже в Одессе. А мой Пронченко - украинец с Днепра.

– Земляки, - вслух подумал Карналь, который чувствовал себя здесь довольно неловко.

– А ты откуда?
– охотно втянул его в разговор Пронченко.

Карналь назвал свое село, оказалось, что село Пронченко в сорока километрах ниже по Днепру. Бывшие казацкие села. Плавни, краснотал, рыба, сено, а рядом - степи.

– Кто родом из степей, уже от природы склонен к абстрактному мышлению, - высказал шутливо сентенцию Пронченко.

На что профессор сразу же возразил:

– Что же тогда говорить тому, кто родился в Ленинграде, в этом так точно спланированном городе? По вашей теории из него должны выходить лишь землемеры?

– У нас в селе когда-то был землемер Марко Степанович, - сказал Карналь, - так он требовал, чтобы его называли не иначе как геометром.

– А геометрия без вдохновения невозможна, сказал Пушкин, - добавила Верико.

– Уговорили и убедили, - поднял руки Рэм Иванович.
– Отнесем это в заслугу парткома и, - он хитро прищурился на Пронченко, - его секретаря...

– Секретарем могут выбрать, но могут и не выбрать, - засмеялся Пронченко.
– Я же вам говорил, что главное - идеалы, их непоколебимость. По-человечески мне стыдно, что я до сих пор не заметил Карналя, хотя мы, оказывается, даже земляки, а вы, Рэм Иванович, могли бросить все ваши дела и примчаться из самого Ленинграда, чтобы взять его под защиту.

– Сказать по правде?
– наставил на Пронченко указательный палец профессор.
– Если хотите знать, я примчался защищать не студента Карналя, а самого себя! Его еще не очень трогают. Он только написал, что не все доброжелательно относятся к его разговорам о кибернетике. Но ведь и меня пощипывают! Несмотря на мой научный авторитет, несмотря на то, что я пережил блокаду, чуть не умер, в сущности, умер, так как уже был вычеркнут из всех списков живых и деятельных. Обо всем забыто. Пощипывают коллеги. И еще неизвестно, чем это кончится. Я и прикатил сюда. Разведка! А как оно тут? Еще ничего не знаете о кибернетике, потому и воздерживаетесь от просмотра статей в печати? А когда критикуют какого-нибудь писателя, - изучаете? Не спрашиваете, знает ли кто того писателя, читал ли его? Вот вы, молодой человек?

– Я учился в сельской школе... И сейчас времени на все не хватает, искренне сказал Карналь.

– А что скажет нам секретарь парткома?
– повернулся профессор к Пронченко, плохонький ивовый стул под ним затрещал.

– Сдаюсь, я только механик. Защищал диссертацию, на литературу не было времени.

Карналь не привык, чтобы его провожала жена. Вечная занятость у нее и у него, возмутительная несинхронность их жизни вынудила отказаться от ритуала провожаний и встреч. Когда-то, пока не завертело его в гигантской карусели науки, Карналь мог еще позволить себе это. Расстроганный, он всегда провожал и всегда встречал свою маленькую балеринку. Но это было так давно, что и не припомнить. Теперь его окружали заместители, помощники, сотрудники, а там, куда ездил, всякий раз - новые "заинтересованные лица". До сих пор еще он твердо не мог сказать, чем больше интересовались: им самим или его вычислительными машинами, ибо одно и другое воспринималось с почтительной опаской, иногда с недоверием, бывало, и враждебно.