Шрифт:
– Не понял, - встряхнулся от своих мыслей Карналь.
– Кто, что, откуда?
– Эта корреспондентка, о которой я только что... Не из партийной газеты... Если бы центральный орган, так я бы... Вы же знаете, Петр Андреевич, с прессой мы всегда в контакте. Но это - нет...
– Тогда откуда же?
– Карналь наконец начинал, кажется, интересоваться.
– Молодежная газета, - извинительно усмехнулся Алексей Кириллович, знаете: комсомольцы, молодежные сердца... Кстати, о встрече ученых с журналистами все газеты дали ваше фото, а эта газета единственная не дала.
– Не дала? Так там, значит, интересные люди?
Алексей Кириллович вздохнул. Не всегда устами академиков глаголет истина, как и устами младенцев. К сожалению.
– Я сказал ей, что вы никогда не вспоминаете. О войне в особенности.
– Вы в этом убеждены?
– с любопытством покосился на помощника академик.
– По крайней мере, я не слышал от вас... За время моего... Кроме того, я сказал ей, что ваше время принадлежит государству, народу, никто не имеет права посягать на него... Если же надо редакции, то должен быть соблюден уровень и договариваться должен всякий раз только главный редактор, а то и еще выше...
Но этого Карналь уже снова не слушал. Кто там должен договариваться, редактор или кто-то там еще выше, и кто этот "еще выше", - ничто уже его не интересовало. Не оскорбляло и то, как бесцеремонно распоряжаются его временем, чуть ли не указывая ему, как эффективнее всего тратить это время. Зато бесконечно удивило, что даже этот приближенный к нему и, ясно же, подставленный Кучмиенко для всестороннего наблюдения и изучения человек, собственно, до сих пор не заметил, что он, академик Карналь, вот уже много месяцев почти совершенно пребывает в сфере воспоминаний, полонен воспоминаниями, к тому же мучительными и нестерпимыми, отчего коэффициент его полезного действия начинает приближаться к нулю, если уже не достиг этого уровня.
– Скажите, Алексей Кириллович, - предложил своему помощнику сесть, хотя тот в своей вечной незаметности никогда не хотел этого делать, - вот вы распорядились за меня... Отказали мне в праве на воспоминания о войне... Каковы ваши мотивы? Могли бы вы мне объяснить?
Алексей Кириллович смутился.
– В конце концов, - развел он руками, - я не совсем точно выразился... Отказывать я не имею права... Но посоветовать... Я посоветовал той девушке...
– Что же вы посоветовали?
– Простите, Петр Андреевич, но вы относитесь к генералам от кибернетики. Я это пояснил ей достаточно популярно... Что же касается войны, то посоветовал ей поискать генералов из тех времен. Воспоминания генералов о войне - это же прекрасно. Еще лучше - когда вспоминают маршалы... Жуков, Василевский... Полководцы...
Карналь снова выпустил своего помощника из поля зрения и, кажется, с горизонта мысли. Говорил и не ему, и не себе - просто думал вслух:
– Воспоминания полководцев... Это и не воспоминания. Философия войны. Столкновение мыслей, сплошная абстракция. Фронты, армии, огромные массы людей, неизмеримые расстояния, театры военных действий, гигантская шахматная доска... Но нет приближения к человеку, отсутствует сугубо человеческий элемент, исчезают судьбы, отрыв от корней, схоластика...
Алексей Кириллович всей своей фигурой выказывал стремление к умалению и уничижению, старался стать, может, и вовсе незаметным. Он казнился откровенно и, если бы можно было так сказать, напоказ.
– Петр Андреевич, вина моя очевидна.
– Вина? Не вижу.
– Я не учел. Смотрел на вас сугубо функционально. А вы прожили такую жизнь...
– Как и все.
– Но ведь не все - участники Великой Отечественной войны. Только очевидцы могут рассказать благодарным потомкам.
Академик сказал такое, что Алексей Кириллович онемел от тревожного удивления:
– Никто так не врет, как очевидцы.
Затем прибавил без видимой последовательности:
– Что такое воспоминания? Занятия для пенсионеров, бездеятельная трата времени? Но ведь это же и история, черт побери! Человек без воспоминаний лишен истории, он остается голым в холодных полях вечности. Каково ваше мнение о полезности истории, Алексей Кириллович?
– Я разделяю ваше мнение, Петр Андреевич.
– Не надо разделять чужие мнения, надо иметь свои!
Пугаться не входило в функции Алексея Кирилловича, зато среди его неисчерпаемого церемониала всегда в достатке было почтительности. Он склонил голову набок, отдавая дань уважения прошлому своего шефа, прошлому, может, и не очень героическому, но тяжелому.
– Поверьте мне, Петр Андреевич...
– Вы могли бы отыскать ту корреспондентку?
– неожиданно спросил Карналь.
Алексей Кириллович усмехнулся. Разве есть что-то на этом свете, чего не смог бы он, помощник академика Карналя?
– Вы должны извиниться перед нею... Извиниться и... Может, я действительно смог бы, когда выпадет минута...
– У вас есть "окно" в следующую среду, Петр Андреевич, между четырнадцатью и шестнадцатью...
– Не станем с этим спешить. Следующую среду я уже кому-то пообещал. Кажется, ко мне должны приехать с Полтавщины. Но мы с вами обязаны найти время. С прессой нужно жить мирно...
3
Как это назвать? Воспоминания? Свидетельства очевидца? Застарелый кошмар?