Летняя веранда, окутанная запахами крыжовника, лопухов, лебеды и прочего бурьяна, располагала к стратегическому планированию и совсем не располагала к выполнению обязанностей лаборанта.

Должность лаборанта досталась Аесли по недоразумению. Сен так долго разъяснял официальным лицам подробности странного освобождения Мордевольта, что, во-первых, запутал все окончательно, а во-вторых, заработал репутацию человека, который лучше всех разбирается в делах профессора. Сам Мордевольт не возражал, но помощи никакой не требовал.

Поэтому Сену никто не мешал предаваться размышлениям. Да и не мог помешать – бывшая дача Бубльгума, превращенная в секретную лабораторию, охранялась еще строже, чем когда была гнездом террористов.

Аесли приоткрыл глаз и стратегически оценил положение солнца на небосводе. Получалось, что через четверть часа придется вставать и перетаскивать кресло. Впрочем, это следовало лишь из тактического планирования. Стратегически выходило, что перетаскиваться придется еще четыре раза, а потом светило опустится за дуб со сломанной верхушкой.

«Стоит ли так напрягаться? – Сен прикрыл глаз. – Как ни крутись, а солнце сядет. Пятнадцать минут у меня всяко есть».

Но солнце пропало гораздо раньше. «За тучу зашло», – решил Аесли и для разнообразия ошибся. Туча сама зашла перед солнцем, засопела, икнула и сказала:

– Привет! А ты чего глаза закрыл? Думаешь, да?

Сен нехотя перестал думать (то есть открыл глаза). Между ним и солнцем располагался один из крупнейших магов Британии – профессор Развнедел.

– Здравствуйте, профессор. Вы сегодня не дежурите?

– Выходной я, – декан Чертекака покосился на пустующий шезлонг, но уселся на более крепкую деревянную табуретку. – Так я насчет подумать. Для этого обязательно глаза закрывать? А то я как думать начинаю, так на стены натыкаюсь.

– Вы думаете? – мальчик понял, что ляпнул бестактность. – В смысле… вы думаете, что обязательно нужно зажмуриваться?

– Тут ведь как? Я когда сплю, у меня в голове мысли появляются. Ну, как тогда, с Колпаком. Вот я и думаю – чтобы думать, нужно не смотреть. Глаза закрываю, а оно все равно не думается…

Декан смущенно почесал переносицу.

Сен аж закачался.

«Развнеделу понравилось думать! Он хочет научиться делать это без Колпака!»

– Закрывать глаза не обязательно. Нужно… э-э-э… потренироваться! Кроссворды порешать, головоломки поскладывать, в логические игры поиграть.

– Головоломки? – Развнедел нахмурился так, что в шее что-то хрустнуло. – Давай лучше в игры. У тебя есть?

Аесли обвел взглядом веранду и увидел на перилах коробку живахмат – живых шахмат, подаренных мамой на день рождения. Он притащил их сюда в надежде, что по вечерам будет играть партию-другую с Мордевольтом или Лужжем.

– Вот, шахматы, – Сен высыпал фигурки на стол.

Лицо декана стало кислым.

– Слыхал. Только там правила всякие знать надо.

– Это умные шахматы, – сказал Сен, расставляя заспанные фигурки на доске, – они все правила сами знают. В целом ничего сложного, обычная игра в солдатики. Вот это пешки, они ходят…

Развнедел внимательно кивал и повторял движения Сена, запоминая ходы фигур.

– Чего зря гонять? – ворчали те. – Или уже играть давай, или нечего тут руками хвататься.

Заминка вышла с конем. Узнав, что эта фигура ходит буквой «Г», декан почему-то начал переставлять ее по очень сложной траектории.

– Нет-нет, профессор! Не английской «G», а русской «Г»!

– Так это еще языки знать надо? – расстроился Развнедел. – Я в такую игру всегда проигрывать буду.

– Языки – только в пределах одной буквы.

– Все равно много. Ладно, пусть эта лошадь (конь в руке декана фыркнул) ходит буквой «L» [253] .

«А Развнедел не чужд логики, – подумал Сен. – Как бы чего не вышло!»

– Давайте попробуем сыграть, – предложил мальчик. – Начинайте.

Профессор уставился на белую королевскую пешку. Минут пять та делала вид, что не замечает пристального взгляда, но вскоре принялась перешептываться с соседкой, ферзевой пешкой, оглядываться и глупо хихикать.

«И не будем им мешать, – решил Сен, – будем подыскивать достойную стратегическую проблему».

Развнедел вздохнул, протянул обе руки и двинул королевскую пешку вперед. На четыре поля. Вместе с соседкой.

– Извините, – сказал Аесли, – но за один ход можно перемещать только одну фигуру. И пешка на четыре поля не ходит.