Он тоже оставался неподвижным до последней секунды. Ублюдок со стальными нервами глядел в сторону надвигавшейся на него стальной громады. И хотя он был тощим и не очень сильным на вид, его «сталь» оказалась крепче нашей. Сцепка передней платформы замерла в пяти шагах от копыт бледной клячи. Ствол пулемета, оказавшийся направленным ей в голову, смутил незнакомца не больше, чем растерянная рожа Гыдла, которое успело скатиться под насыпь и побежало к ближайшему бронированному вагону. Смешное создание! Как будто от Ангела можно спрятаться…

Кажется, я назвал Судейского незнакомцем. Мне действительно неизвестно его имя. Но, например, у смерти тоже нет имени – и тем не менее, когда говорят о ней, каждый считает, что точно знает, о чем идет речь.

Парни побросали оружие и повысовывали головы из башен, а также из тамбуров. Появление Ангела – какое-никакое развлечение для тех, кого на этот раз пронесло. Смахивает на опасную игру. Правило одно-единственное: проигравший выбывает… Всем было любопытно, кто станет следующим. Меня этот вопрос уже не волновал.

Жасмин и Груша вылезли из вагона-ресторана, и я с тоской посмотрел на свою куколку. Какой же я был дурак! Зачем мне Москва, Мавзолей и Гроб Господень? Зачем мне Мозгляк со своей связкой консервных банок на колесах? Зачем мне такая жизнь? Надо было бежать вместе с Жасмин – куда угодно, лишь бы подальше от людей и компов. А там, где-нибудь в глуши, построить шалашик, вырыть земляночку или вообще не тратить на это времени, а только любить свою женщину – день и ночь, неделями, месяцами, – жить свободным, любить и не думать о будущем. И умереть свободным… Не имеет значения, сколько нам с нею отпущено: ведь сейчас, копаясь в собственном прошлом, я не мог отыскать даже одной минуты, за которую стоило бы цепляться…

Черный Ангел тронул клячу, и та медленно побрела вдоль состава. Стояла тишина, нарушаемая только тихим свистом пара. Восковое лицо гипнотизировало; стекла очков отбрасывали слепящие солнечные зайчики; в золотых дужках запеклось яростное солнце…

По мере того как Судейский проезжал мимо, на физиономиях парней вырисовывалось облегчение. В другое время мне стало бы смешно. Матерые убийцы вели себя как нашкодившие сопляки, которым сошла с рук их убогая шалость.

И тут я заметил, что Груша внезапно двинулась навстречу Ангелу!

О черт, неужели истек ее срок? Что ни говорите, а в некоторых случаях у баб обнаруживается гораздо больше мужества, чем у нашего брата. Парни разочарованно свистели ей вслед и шептали ругательства. Я смотрел на ее жирную покачивающуюся корму и неожиданно тоже почувствовал сожаление. Может, я действительно ошибся и Посол явился за нею? Что тогда будет с Жасмин? И что будет со мною?

Выбор прост. Мне придется делить свою женщину с окружающими меня животными – или же лично перерезать ей горло, чтоб не досталась никому. Но я наверняка не сумею убить ее, как не сумел прикончить Хорьков, когда этого пожелал мой хозяин, – значит, моя попытка окажется патетической и совершенно бесполезной. Бедняжка пойдет по рукам, а вздумай она для разнообразия сунуть голову в петлю, ее воскресят еще до следующего утра…

Груша переставляла крепкие крестьянские ноги, покорившись неотвратимой судьбе, однако при этом умудрялась странным образом казаться несломленной. Я не видел ее лица, а со спины она выглядела решительной и уверенной в себе. Даже у падших на самое дно случаются минуты, когда они воспаряют над прахом и совершают гордый и краткий предсмертный полет – а все те, кто мнил себя «высшими» существами, вдруг осознают свое ничтожество. Под Судейским сапогом все черви равны…

Черный Ангел глядел на приближавшуюся Грушу с холодной усмешкой. Она подошла к нему и схватилась за стремя.

У меня пересохло в глотке. Это был внешне невыразительный контрапункт всей моей жизни. Не прозрение в момент смертельного ранения, не последний бой за Гроб Господень, не совершение Убийства вопреки Метке Каина – а немое ожидание того, что произнесет человек с восковым лицом…

Человек ли?

Я ждал, затаив дыхание. Мне показалось, что пауза будет длиться вечно, хотя прошло каких-нибудь три-четыре секунды. Потом Судейский сказал:

– С чего ты взяла, что я пришел за тобой, тупая сука?

У него был красивый бархатный баритон. Он произнес эти слова, будто речитатив из «простонародной» оперы: «…пришел за тобой, тупая сука…»

Гыдло тонко заблеяло, что означало смех. Если бы оно стояло поближе, я врезал бы ему кулаком по зубам. А так мне оставалось лишь умываться холодным потом под горячими лучами слепого самодовольного солнца…

Между парнями пронесся ропот удовлетворения. Сегодня они не лишатся своей постоянной забавы. Однако кретины даже не заметили, что кое-кто продолжает забавляться и сейчас.