Свет с подсвечников, стоящих по обе стороны от передней двери падал на её кожу и придавал её какое-то волшебное мерцание. Энтони внезапно перестал дышать. Его стакан приземлился на подоконник с громким стуком. Это становилось уже смешно. Он почувствовал, как в нем нарастает желание. Ад и пламя. Она же ему даже не нравилась. Она была слишком властной, слишком самоуверенной, слишком быстро приходит к неправильному заключению. Она не была достаточно красива, по крайней мере, её нельзя сравнить с несколькими леди, блиставшими в свете, в том числе её сестрой, прекрасной Эдвиной. Лицо её было слишком продолговатым, ей подбородок был слишком острым и решительным, глаза её были слишком темные. Все в ней было слишком. Даже её рот, который непрестанно раздражал его нескончаемым потоком оскорблений, был слишком полный.

Те редкие случаи, когда она его закрывала, рассматривались им, как благословенная тишина. И если он в эти доли секунды смотрел на неё (а у нее не получалось долго молчать), то все, что он видел, это были её губы, полные и мягкие. И хотя она их почти все время сжимала, когда не произносила слов, их так сильно хотелось поцеловать.

Поцеловать?

Энтони задрожал. Мысль о том, чтобы поцеловать Кэйт была ужасна. Фактически, даже мысли об этом было достаточно, чтобы ему захотелось спрятаться куда-нибудь подальше от нее.

И даже…

Энтони качнулся на своем стуле.

И все же он мечтал о ней.

Это случилось после происшествия на озере. Он был так зол на неё, что с трудом мог тогда говорить. Это удивительно, как еще он смог поддерживать беседу с Эдвиной, когда отвозил её домой. Бессмысленная болтовня - это все на что он был способен в тот момент.

Зато он точно решил, что жениться на Эдвине. О, она еще не согласилась стать его женой. Он не спрашивал. Но она полностью соответствовала всем его требованиям к жене. Она была красива, умна и уравновешена. Привлекательна, но его пульс не повышался при виде её. Они проведут вместе приятные годы, но он не влюбиться в неё. Она именно та, которая ему нужна. И все же…

Энтони достиг дна стакана и допил спиртное одним глотком. И все же он почему-то мечтал во сне о сестре Эдвины. Он пытался не вспоминать. Не вспоминать свой сон. И вот результат - он сидит здесь и пьет, и, тем не менее, спиртной напиток не помог забыть. Но что-то было привлекательное в том, что он хотел забыть. У него не было сильной тяги к спиртным напиткам. Это было уделом совсем молодых мужчин - пытаться забыться в спиртном, он же приближался к тридцати.

Кроме того, даже если бы он решил искать временную амнезию в бутылке, это не продлилось бы слишком долго, чтобы полностью стереть её из памяти.

Память! Ха!

Это даже не была память. Только сон, напомнил себе он. Всего лишь сон.

Он быстро заснул после возвращения к себе домой тем вечером. Он разделся донага и почти час провалялся в горячей ванне, стремясь изгнать холод из промерзших костей. Он не падал в озеро, как Эдвина, но ноги его были мокрые, так как и рукав, а встряхивание Ньютона могло гарантировать, что ни один дюйм его тела не остался теплым после быстрой поездки в открытом экипаже. После ванны, он с трудом добрался до кровати. Он устал и намеривался провалиться в сон без сновидений и спать, не просыпаясь до самого рассвета.

Однако ночью его тело жаждало женщину. И его предательское воображение нарисовало самый ужасный из образов. Он наблюдал все, как бы со стороны. Он чувствовал, как его голый торс прижимается к гибкому женскому телу, как его руки ласкают теплую бархатную кожу. Притягательная путаница рук и ног, мускусный запах двух тел: мужчины и женщины, слившихся в любовном соитии. Все это было так ярко нарисовано в его воображении.

Затем он переместился. На немного, наверно, чтобы поцеловать красивое ушко безликой женщины.

Правда, поскольку он передвинулся в её сторону, она уже не была безликой. Сначала появилась густая грива темно-каштановых волос, обвивавших и щекочущих его плечо. Затем он подвинулся еще…

И, наконец, он увидел эту женщину.

Кэйт Шеффилд.

Он тут же проснулся, напряженно сидя на кровати и дрожа от ужаса. Это был наиболее яркий эротический сон, который он когда-либо видел.

И его самый страшный кошмар.

Он в страхе ощупал рукой простыни, опасаясь, что он найдет доказательства его страсти. Великий боже, он почти извергнулся, видя во сне самую ужасную женщину из всех его знакомых. К счастью, простыни были чисты, и он с бешено бьющимся сердцем и тяжелым дыханием откинулся на подушку. Его движения были медленны и осторожны, он как будто опасался возвращения этого сна.

Он уставился в потолок, и в течение долгих часов сначала спрягал Латинские глаголы, затем досчитал до тысячи, и это лишь для того, чтобы попытаться занять свой мозг чем угодно, только не вспоминать Кэйт Шеффилд.

С трудом он прогнал её образ и заснул. Но сейчас она снова вернулась. Сюда. В его дом.

Это была ужасная мысль.

И где, черт побери, Эдвина? Почему она не сопровождает сестру и мать?

Первые звуки струнного квартета, послышались за дверью несогласованные и нечистые. Без сомнения, это была разминка музыкантов, которых наняла его мать, чтобы они аккомпанировали Марии Россо, самой лучшей сопрано, которая, можно сказать, взяла Лондон штурмом.