Надо торопиться.

Город только на первый взгляд мог показаться Корускантом. И лишь тем, что также состоял из высоких, ажурных, прорезающих пространство конструкций. Конструкции уходили в небо и стояли в нём. Серебристое и синее. Белый и золотистый. Башни, парящие в…

Синий кристалл бытия.

Переплетение лучей, подобно тому, какое возникает в драгоценном камне, образовывало световой кокон… зал Совета?

Хмурый высокий человек стоял там и смотрел в аналог паутинного окна. Стоял долго и неподвижно, возможно, очень долго, забыв о времени, которого не было.

Вдруг резко дёрнулся и отскочил. За его спиной возник вихрь. А из вихря возник рыцарь — и рука темнокожего магистра опустила зажженный меч.

— Куай, — сказал он. — Ты сбрендил.

— Привет, — буркнул тот. — Как мало ты изменился после смерти.

— Ты тоже…

Меч погас.

Нет, клинок не был лазером, а именно тем, что в обычном мире являлось эвфемизмом: луч чистой энергии.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Куай, стряхивая со своего плаща травинки, а с сапог — комочки грязи и прочую гадость. — Ты зациклен на зале Совета и создал здесь аналог? А где остальные?

— Создали аналог в другом месте, — угрюмо сказал Мейс.

— Ты не рад меня видеть?

— Я не видел тебя очень давно.

— Конкретный ответ.

— Очень. Я так давно с тобой не сталкивался, что не знаю, как относиться к тебе.

— Ну хорошо, пока ты разбираешься в своих сложных чувствах, объясни мне параллельно — что это такое? — он показал на лже-Корускант.

— Мир.

— Да? Здесь, кроме тебя, есть кто-то?

— Зачем ты пришёл?

— Ревность, — усмехнулся Куай, — великолепное чувство. Только очень мешает жить.

— Согласен. Ну и что?

— Я долго тебя искал.

— Я не подозревал о глубине твоей привязанности.

— Ты не понял, — жёстко сказал Куай. — Я долго искал тебя, потому что тебя не было нигде. Во всех местах скопления наших. Знаешь, сколько я их перебрал? Я узнал, что ты удалился, гм, в уединение.

— Ну, удалился.

— Ты один из самых сильных, Мейс. Ты нам нужен.

— Я отбыл своё магистром Ордена. Хватит.

— Ты до сих ревнуешь ко мне?

— Было немного обидно, — ответил Мейс, — оказаться немного формальным главой Ордена. Немного исполнителем… Всё-таки мне казалось, что я самостоятелен в своих решениях.

— Тобой руководил магистр Йода. Он старше и опытней. А ты взрослый человек. Обижаться в твоём возрасте…

— Манипулятор-враг бьёт не так больно.

— Бедненький. Ты сам использовал прочих джедаев. И посылал их порой на смерть по причине, известной только тебе. Ты идеальный исполнитель, Мейс. Хороший воин. Но интриги и сложные комбинации — не для тебя. У тебя другие таланты. И каждый в Ордене делал то, к чему был приспособлен лучше. Ты слишком прям. Слишком. А твоя детская обида в мире великой Силы — смешна. Удалился в затвор. Создал мир — или нашёл — и медитирует на свою обиду. Хватит, пошли. Ты нам нужен.

Мейс странно смотрел на него.

— Грубая работа, хочешь сказать? — усмехнулся Куай. — Я с тобой не работаю. Это с чужаками я выбираю интонацию, давлю на слабые места, затрагиваю желания, интересы, гордость. Это с чужаками я не позволяю себе ни резкости, ни прямоты. Напротив: посочувствовать, дать понять, что рассчитываешь, попросить, подвести к мысли и действию — мягко, аккуратно. А с тобой, сотоварищ, я не буду ни лгать, ни играть. Пошли. У нас серьёзная опасность.

— Ты хоть скажи, какая.

Морда Мейса, как всегда, была непроницаема. И взгляд — тоже. Вот это было проблемой: взгляд. Обычно живые существа могут сохранить бесстрастное выражение лица. А у некоторых видов это вообще мимическая особенность вида. Но глаза… через них входит наибольшее количество информации, через них же выходит. По крайней мере, для людей. А у Мейса взгляд был — как стекло. Как зеркало, в котором отражался лишь собеседник.

Хуже. Воин Мейс хорошо усвоил уроки бесстрастия. Именно потому, что оно ему плохо давалось. Усвоил, вбил, сделал второй личиной. А когда понял, что полностью бесстрастным быть не может — помог волей. Сильнейшая воля без примеси эмоций — упругим барьером вставала из глаз. За барьер пробиться не мог никто.