— Библиотека?..

— Именно, — ответил Рэк, оглядывая стеллажи и полки. Полки и стеллажи. Обычные стеллажи и полки. Только вершиной своей они терялись где-то там, в клубах серого тумана. Над библиотекой стояли облака. И крыши у неё не было.

— Книги, голокроны, магнитные записи, электронные диски, — продолжил Рэк профессиональным тоном экскурсовода. — В дальнем зале — любого вида записи от руки. Те, что не издавались, а писались для своих и себя. Там есть клеёнчатые толстые тетради в клеточку с разводами чернил на полях. Хрупкие школьные тетрадки, которые в материальном мире давно стали пылью. Свитки. Сшитые книги. Распечатанные пачки листов на копирующих устройствах. Есть и вовсе экзотический писчий материал. Который, между прочим, стоек перед временем — и весьма стоек. От выделанной кожи животных — до плотных сортов бумаги из ткани, а не целлюлозы. Даже дощечки. Даже… выбитые на стенах храмов и домов записи. Многих из тех стен тоже не существует. Время сжирает всё. Эта библиотека была создана теми, кто боролся со временем. И хранил жизнь в пользу вечности.

— Только вечность оказалась не жизнью.

Рэклиат ничего не ответил гремлину. Он смотрел на пространство, уходящее вдаль и ввысь. Полки терялись в облаках, как в тумане. Полки терялись в тумане, как в облаках. Или в скоплении того, что им было удобней принимать за облака и туман. Интересно. Хотя бы кто-то — пытался проверить? Что это такое. И куда это идёт. Никто. Никто. Лучше закрыть глаза и думать, что всё идёт наилучшим образом в этом лучшем из миров. Как мало изменилось со смертью. Не изменилось ничего.

— Вообще, весь мир, — сказал Рэклиат Йоде, — наш мир, — он обвёл рукой пространство, полное тумана и туч, — создавался на острейшем, искреннем порыве. Вырвать жизнь у смерти. Преодолеть. Сохранить…

— Хранить… — отозвался гремлин эхом.

— Именно, — Рэк усмехнулся. — То, что хранится…

Пыль на полках. Артефакты под стеклом. Музейные мечи, которые никогда не сорвутся в битву. Не будут сшибаться с другими, врезаться в мясо, колоть, вырываться изо всё ещё живой плоти, открыв кровавый фонтан. Не выпадут из одних рук, чтобы рукоять схватили — другие.

И книги не будут читать, елоздить по ним пальцами, отслюнивать страницы. Не вопьются глаза, внимательные, презрительные, жадные, живые. Строчка останется строкой — набором из символов и знаков, отдалённо передающих живую речь. Строчки не станут голосом в чьей-то голове, радостью или болью чьего-то сердца. Всё кануло в вечность. Всё стало ничем.

Живому миру под нами нет никакого дела до хранимого в вечности. Он живёт дальше, он очень занят тем, чтобы жить.

А мы…

— Собственно, — сказал Рэклиат вслух, — я привёл вас сюда, чтобы показать очень неплохое собрание трудов относительно мира Великой Силы.

— Да? Именно о ней? Сто тысяч томов, ммм?

— Почти что столько.

— Написанных здесь?

— Написанных там.

Йода мотнул ушастой головой и, прищурясь, оглядел полки.

— Любят живые существа переводить своё время, любят, оххо…

— Да не так уж и переводили, — ответил Рэклиант. — Много, конечно, отстранённых философствований, но достаточно много трудов, основанных на научном и весьма прагматичном подходе.

— Мир Великой Силы, — буркнул Йода, — это всего лишь тонкоматериальное — или толсто энергетическое, — он фыркнул, — пространство, созданное или само собой образованное из первичной энергии. Вот и всё. Дураком надо быть, чтоб делить мир на материю и энергию. Как известно, материя чем глубже, тем больше становится энергией взбесившихся элементарных частиц. А между, хм, духом и телом есть много промежуточных этапов. Потому что любой дух — это искра Великой Силы. А мне что-то не хочется быть искрой, — с неожиданной агрессией сказал он. — Я привык к себе. Такому зелёному и ушастому.

— С отвратительным характером, — сказал Рэк.

— Да, — ответил Йода. — Пожуёшь сотню лет кору дерева, не таким станешь.

— Хм?

— Лёгкий наркотик, — спокойно сказал Йода. — Помогает пофигистски относиться ко всему миру. И идиотам в нём. Семьсот лет…

Они оба молча посмотрели вглубь зала.

— Кто-то к вам идёт, — вдруг сказал Рэк.

— Хммм. Кто-то. Ученички. Чешут, — сказал зелёный гремлин и с хрустом укусил неожиданно мощными зубами возникший в его руке посох.

— Это мастер Рэклиат, — буркнул Йода, глядя на знакомые лица. — Он показывает мне библиотеку, сохранённую с доисторических времён. И я как раз хотел перейти к её детальному осмотру.

— Учитель.

Йода безо всякого выражения посмотрел на Куая. Рэк, который скромно держался в стороне, подумал, что манеры старого гремлина никоим образом не изменились после его смерти. По крайней мере, ни на лице Куая, ни на лице Мейса не было ни замешательства, ни растерянности. Напротив: узнавание. Такое спокойное, бытовое узнавание манер бессменного учителя учителей и старейшего магистра Ордена.

Они только взглянули оба на Рэклиата, что-то поняли про него — и перестали обращать внимание.

Куай был собран, напряжён и деловит. Его напарник — хмур.

— Во-первых, здравствуйте, — сказал Куай. — Я рад вас видеть.

На морде гремлина возникло такое выражение, будто ему сказали, что он очень здорово смотрится в гробу. Впрочем, он ничего не ответил, а это выражение, наверно, тоже было из разряда привычных — потому что Куай, не моргнув глазом, продолжал:

— Во-вторых, у нас серьёзная проблема. Более чем проблема — опасность.