— Я хотел жить на Татуине! И — какая же ты дура. В галактике гонялись за мной. И прощупывали на применение Силы.

Матовые тёмные глаза.

— Жизнь была кончена, неужели не понимаешь? Мой мир был разрушен. Мне осталась только месть. Как вам, — он усмехнулся, — тысячу лет до этого дня.

— Может быть, — сказала она. — Может быть.

— А что?

— Я думаю. Представляю себя на твоём месте. И, честно говоря, не знаю. Мне б, наверно, хотелось жить самой по себе. Но, наверно, если б убили тех, кого я считаю своими, я тоже мстила. И, наверно, не успокоилась бы, пока… И наверно…

— Что?

— Ничего, — ответила она.

Он почему-то не стал настаивать на ответе. Ему показалось: он понял. Вместо этого он провёл ладонью по лбу:

— Дело не в том…

— Да?

— Месть — это важно, но…

— Да?

— Дело было не в мести.

— Серьёзно?

— А ты? Думаешь, я не понял? Ты сейчас думала про поколения своих. Знаешь, о чём ты ещё думала?

— Да. О программе.

— Да, — повторил Бен. — О программе… Они — вы — ситхи — были буквально запрограммированы своими учителями — а те своими — не только на то, чтобы выжить. Они были сознательно выращены в непримиримости к любой другой точке зрения на мир, нежели своя.

— Да.

— Это было воспитание, направленное на создание определённого рода личности.

— Да.

— А где свобода?

— Какая свобода?

— Свобода!

— Ты ищешь свободы?

— Да!

— И нашёл?

Он засмеялся.

— Я нашёл Татуин… Так у ситхов тоже нет свободы?

— Постой, — терпеливо сказала Рина, — а есть ли она вообще?

— Я бы мог стать наёмником, — издевательски бросил Кеноби, — мог бы создать семью, мог бы улететь хрен знает куда — но вместо этого я сидел на Татуине и ждал, ждал, ждал — когда вырастет Люк, когда сын Вейдера сможет отомстить за нас отцу. Какого чёрта ты тыкаешь мне в выбор, которого не может быть?

— Ты хотел отомстить?

— Я хотел добить. У меня не получилось.

Она так внимательно смотрела на него.

— Я не понимаю, — вдруг сказала она, — зачем тебе это было нужно?

— А вам? Вам, тысячу лет жившим ради мести?

— Нам нужна была власть.

— Вот как.

— А месть… Не только. Просто месть концентрирует и не даёт расслабляться. На протяжении тысячи лет жизнь каждого из ситхов определялась целью. Тем, что было вложено в него в детстве. Определённый внутренний каркас мировоззрения, который заставлял их действовать так, а не иначе. Не растворяться, а противостоять. Было необходимо сохранить определённый тип личности. Который был уничтожен.

— Значит, детей не спрашивали, а вставляли им каркас?

— Да.

— Каркас или клетку?

— Зависело от того, насколько их собственная природа была к этому близка.

— А как это определяется? Как вы вообще определяете природу?

— Интуитивно, — сказала Рина. — С помощью Силы. Но выбора часто не было, и брали то, что есть. Иногда ребёнок умирал. Если оказывался совсем не годен. Но по возможности искали близких по природе. Легче учить. Больше можно вложить. И больше уверенность в том, что, став самостоятельным, он передаст уже своему ученику не суррогат, а то, что нужно.

— Вы передавали тип личности из поколения в поколение?

— Да. Именно это было главным, что надо было хранить.

— Фанатики.

— Доля фанатизма в этом была. Иногда и не доля.

— А у тебя?

— А я просто люблю убивать.

— Ясно…

— А как это делалось в Храме?

— Что?

— Определялось, подходит ли ребёнок?

— Никак, — ответил Оби-Ван. — Зачем, если всё равно…

— У тебя был каркас или клетка?

— У меня был Татуин, — ответил джедай. — Планета песка и рабов. Проклятая планета.

— Расскажи мне про Мустафар.

Он вздрогнул:

— А твой учитель…

— Расскажи мне про свой Мустафар.

Оби-Ван смотрел в глухую тьму панорамного экрана.

— Зачем тебе всё это?

— Затем, что ты хочешь рассказать.

— Не тебе.

— Именно мне. Я ведь обрубила твои ниточки, марионетка.

Девчонка не достала меч, не скрестила его с джедайским — пламя ровно гудело в миллиметре от её лица.

— Расскажи мне про Мустафар, — сказала Рина. Глаза её смеялись. — Расскажи мне про Татуин. Ты кое-что не понял. Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам. Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен. Только нам придётся воевать. Скоро. С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.

Оби-Ван сел. Выключил меч.

— Мне надо подумать, — сказал он очень спокойно.

— Думай. У нас есть несколько часов.

— Мустафар, значит?.. Ты винишь меня за то, что я твоего учителя — не добил.

— Нет.

Он вскинул голову.

— Что? Разве не… — ядовитым хохотом: — Он же горел, я должен был его добить, это достойно презрения, что я оставил его медленно умирать, мучиться, жить…

— Жить.

— Что?

— Жить.

…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.