Но Лютава не улыбнулась, она даже едва ли услышала его последние слова. Новость так поразила ее, что она перестала замечать и беседу, и огни лучин, и смех, и веселые лица. Ладина гора, старейшее и наиболее почитаемое святилище богини-матери, было известно далеко за пределами своей округи. И вот оттуда едет волхв – едет, чтобы повидаться с ней, с Лютавой!

В голову ей пришла только одна мысль – о матери. Если хоть кто-то на свете знает, что случилось с Семиладой и куда она исчезла, то только они, волхвы важнейшего Ладиного святилища. Он что-то знает! Какая еще причина могла погнать волхва в осеннюю распутицу, в холод, под первым снегом, в далекий путь по чужим землям, кроме воли богов?

Бросив шитье, Лютава опрометью метнулась в братчину искать Лютомера. Полночи они просидели возле очага, поддерживая огонь, шептались, стараясь не потревожить спавших здесь же на лавках и на полу бойников, строили всякие предположения или молчали вдвоем, думая об одном и том же. Их отношения с Явным и Навным миром порядком запутались: их более чем родственная любовь нарушала законы Явного мира и к тому же ставила на самую грань ссоры с Навным, то есть могучим духом-покровителем Лютавы. И чем больше проходило времени, тем более пугало Лютаву будущее – теперь она старалась не думать о нем, чтобы не ужасаться. Они с Лютомером вдвоем словно застряли между мирами, на тонкой грани между дозволенным и запрещенным, и она не видела отсюда выхода – но нельзя же оставаться здесь вечно! Им приходилось проявлять величайшую осторожность во всем, чтобы не восстановить против себя оба эти мира. И оба они с тайной тоской думали о Семиладе. Эта женщина, их общая мать, единый источник их существования, мудрая волхва, воплощенная богиня Лада, могла бы помочь им, а если и не помочь, то хотя бы утешить. Она поняла бы все их сложности, как никогда бы не понял отец, и потому не только Лютава, но и Лютомер, наконец улегшись, долго не могли заснуть, ожидая завтрашней встречи с гостем с Ладиной горы.

Назавтра они спозаранку дожидались на пригорке, откуда виднелась дорога на волок, хотя было ясно, что путь от Медвежьего Бора гость одолеет разве что к полудню. Но вот наконец на тропе, выходящей из леса, показались несколько путников. Впереди шел Мыслята, а за ним трое незнакомых. Двое были молодые парни, видимо провожатые, а третий – сам волхв.

– Здравствуй, дочка, – приветливо поздоровался с ней Яровод. Даже и без Мысляты он угадал бы, что его встречает та самая княжна, ради которой он пустился в дорогу, и первый беглый осмотр как будто подтвеждал и оправдывал восторги Провида. Как было ясно и то, что «отреченный волк», так похожий на нее лицом, и есть тот самый брат-оборотень.

– Хорошо ли добрались?

– Спасибо батюшке нашему, дал легкий путь.

От ворот уже бежал предупрежденный боярин Благота, чтобы приветствовать старшего волхва знаменитого святилища, куда он и сам с семьей ездил на Медвежий день с жертвами. Лютаве не терпелось спросить, с чем он приехал, но не полагалось набрасываться с расспросами на старшего, надо было ждать, пока он сам расскажет. Она умела владеть собой, и никто из посторонних не догадался бы, какое страшное нетерпение ее сжигает, пока Благота и его сродники угощали волхва, предлагали баню, отдых с дороги, пока неспешно толковали за столом о разных малозначащих делах. Но сам волхв, конечно, замечал легкую дрожь ее рук, блеск глаз, резкость движений. Она чего-то ждала от него, ждала с нетерпением, которое едва могла сдержать. Но что? Яровед был даже несколько озадачен. Неужели ей что-то известно о замыслах Бранемера? Что тогда означает ее нетерпение – что она готова принять сватовство или что она отвергает его? В общем-то, жениха лучше, чем Бранемер, никакая княжна не дождется, и для дочери Вершины и Семилады он – настоящая ровня, лучше и желать нельзя. Но волхв отлично знал, какие неожиданности боги подбрасывают смертным, и все, что на первый взгляд кажется очевидным, легко может оказаться своей полной противоположностью.

Когда наконец волхв подкрепился и отдохнул, парень от него пришел звать Лютомера и Лютаву.

– Скажи скорее, отец, с чем приехал! – Лютава не выдержала первой. – Уж сколько лет живу, каждый день жду: а вдруг прилетит птичка какая, пропоет мне песенку о матушке моей. Ты ведь знаешь – жива она, где она? Увижу ли я ее?

– Вот ты о чем! – сообразил Яровед. – Значит, так и не объявлялась твоя матушка?

– Нет. А ты…

– Нет, душа моя. – Волхв покачал головой. – Слышал я, что шесть лет назад вошла она в Велесово владенье и пропала для живых, а что дальше, не ведаю.

Лютава опустила голову, стараясь скрыть разочарование.

– У вас ведь на Ладиной горе… Я думала, может…

– И у нас кручина по всей земле дешнянской, и самого князя беда не обошла. Вот затем я к тебе и приехал, девица, что хочу у тебя помощи в нашей беде попросить.

– У меня? – почти равнодушно отозвалась Лютава. Она еще не справилась с разочарованием и плохо понимала, о чем с ней говорят. – Чем же я вам помогу?

– Ты ведь – дочь Семилады, дочери Доброчина и Мудролюбы, и князя Вершины, что в Ратиславле сидит?

– Да.

– Ты не в подземельях зачата была?

– Нет. Летом перед этим. Моя матушка в тот год к Велесу не пошла, потому что мною тяжела была.

– А я вроде слышал, что ты – дочь Велеса?

– Напутали люди. Мой брат Лютомер – сын Велеса.

Лютава не удивлялась, что Яровед, впервые ее видя, много знает о ней и ее роде. Потомки Семиславы Старой, как и других древних жреческих родов, правили во многих славянских святилищах, благодаря бракам или по иным причинам перемещались из одного в другое. Их мужчины становились знаменитыми жрецами, их женщины выходили замуж за князей, и все значительные события их жизни рано или поздно становились известны даже в других племенах.

– Приехал я сюда от Бранемера Божемоговича, князя дешнянского, сродника моего, – продолжал волхв. – Прослышал он о том, что ты, Вершиновна, и собой хороша, и родом знатна. Хочет он тебя в жены взять. У него ведь тоже беда. Женился он десять лет назад, первую жену взял. Первый ребенок – девочка, второй – девочка. Потом взяли да и померли обе. Он вторую жену взял. С тех пор шесть лет прошло – ни у той, ни у другой детей нет. Вот он и думает: может, ты ему сына родишь? Родом ты ему в самый раз, он собой хорош, удал, не стар еще совсем. Соглашайся – нынче же пришлет сродников за невестой, чтобы до Дня Богов свадьбу сладить. А родишь – будешь ему старшей женой и дешнянской княгиней. Что скажешь? Даже и батюшка твой, пожалуй, такому зятю будет рад. Или правда, что он со Святомером оковским породниться наладился?