Шрифт:
– Вообще-то нет.
– Ну и адвокат, как мне кажется, тоже не видел. Я не хочу выглядеть в его глазах дебилом. Да и вообще, я, если честно, хочу домой. Смотр и без меня пройдет. Там все отрепетировано уже. И рано об этом говорить, меня еще никто не отпускает.
– Если честно, то ходят слухи, что насчет тебя начальнику ходатайство пришло, подписанное несколькими депутатами Государственной Думы. И если это, и правда, так, то я думаю, что тебе пойдут в колонии навстречу.
«Ничего себе замута! Депутаты. Вот это да…»
Помимо этого, я узнал, что Лимонов погасил за меня иск. В зоне было правило, не отпускать людей с непогашенным иском на УДО, о чем писатель, как я понял, не забыл. Через некоторое время меня выдернули на комиссию:
– А, Соломин? Заходи, – пробурчал хозяин, - ну что тут у нас?
Каждый мусор, ответственный за какой-нибудь отдел давал мне характеристику. Особую рекомендацию дал, конечно, Неведов, так как непосредственно являлся моим начальником. В принципе, он ничего плохого обо мне не сказал, только упомянул, что я читаю новости, пишу фанеры и исполняю обязанности худ. руководителя в клубе.
– И ты собрался домой? – резко спросил начальник, - а кто работать будет? Тут минимум троих на замену надо.
– Найду, – решительно ответил я.
– Ну хорошо, мы дадим тебе положительную характеристику в суде, но поверь, с такими сроками суд не отпускает. Иди.
Мне стала чаще сниться Мать
Мой город, дом, друзья, подруги.
Как возвращаюсь я опять
В свою среду, после разлуки.
Я не был здесь уже давно
С момента моего ареста
Мне снится слива под окном
И ждущая меня невеста.
Устал, отвык, кричит душа,
И просится с мольбой
В края Родные.
Пока живу с надеждой,
Жду суда. Прошу:
Освободите!
Вы ведь, как и я – ЖИВЫЕ.
16.09.2004
Наступил период ожидания суда. Я нашел себе замену на радиогазету и стал стажировать нового редактора. Главная проблема была с клубом. У Вовки никак не получалось освоить синтезатор, а других кандидатов просто не было.
– Борис Алексеевич, - начал я, встретив Неведова в клубе, - замены на синтезатор нет, кроме Андрея.
– Его со свинарника не переведут назад. Это распоряжение начальника.
– Поймите, кроме него никто так не разбирается в музыке. Помимо того, что он пишет фонограммы, он хороший руководитель. Вы хотите, чтобы клуб потихонечку затух? Ведь не каждый день сажают таких музыкантов, как Андрей.
– Я-то все понимаю, Соломин, но начальник настроен очень серьезно в отношении него. И подходить к нему с этим вопросом опасно. Поищи пока другую замену.
– Кого? Колхозников, которые расшибут всю эту технику за пару дней? Некого мне вместо Андрея оставлять.
– Поживем, увидим, а ты все равно ищи.
Искать я, конечно, никого не собирался, так как знал, что если меня отпустят, то отпустят и без замены. Не скажет же начальник судье, что в зоне некому музыку играть, и поэтому он против.
В бараке я появлялся только к отбою, так как после перевода так и не привык к новому месту. Единственным человеком в первом отряде, с которым я нашел общий язык, был Стас, который сидел за наркоту. Стаса я знал еще по отрядной работе, так как он тоже занимался делами своего барака. С этим человеком было приятно посидеть перед отбоем в локалке и поговорить о жизни. Парень он был не глупый, а сел за то, что покуривал травку и покупал ее себе стаканами. Ему было тридцать с лишним лет, он был начитан, имел высшее образование. Стас оказался единственным, с кем можно было разговаривать на откровенные темы: по поводу режима, беспредела в колонии, человеческого блядства и всего остального. Я почему то был уверен, что он меня не сдаст за такие беседы.
– Вот освободишься, Юрок, что делать будешь? – спросил меня Стас.
– Домой поеду.
– Ну, это понятно, а придумал, чем заниматься будешь?
– Я ведь музыкант, Стас, играть опять буду. Может, татуировкой займусь. А работать? Не определился пока. До подсидки экспедитором был, а сейчас не возьмут, наверное, в торговлю с судимостью.
– А к Лимонову не собираешься?
– В каком смысле? Заеду, конечно, поблагодарю, может, и он с работой поможет. Не знаю, Стас, там видно будет.