Я пытался ругаться с ним по этому поводу, но так ничего и не добился.

– Юрий, - говорил он, - ты опасен, твои приятели тебя боятся. Есть подозрение, что ты ведешь тайную переписку с ними, так как они стали отказываться от своих показаний, изобличающих тебя. Это неспроста. Значит, ты каким-то образом угрожаешь им. А пусти к тебе мать – ты ей можешь передать много информации, которая не должна ни в коем случае дойти до твоих дружков. Это для их же блага.

Так я и сидел, не имея возможности встретиться с матерью. Но однажды, было это на шестом месяце моего пребывания в СИЗО, меня разбудил кто-то из сокамерников:

– Юрок, тебя на свиданку заказали!

– Да пошел ты! С этим не шутят. И так тошно.

– Серьезно, брат. Тут не до приколов. Собирайся давай!

– Ну, если наебал… - я, ошарашенный этой новостью, стал доставать из баула вещи, не зная, что на себя напялить.

«Неужели мать? Неужто пустили? Что-то не верится».

– Да ты не суетись, выведут где-то через полчаса, всегда так. Иди чифиру хапни, мысли в порядок приведи, - это Стас. Давал мне практические советы. – Что, мамку сейчас увидишь? Ну вот, а то смотреть на тебя больно было. Теперь приободришься.

– Да погоди ты каркать! Может, мусора что-то напутали.

– Конечно, Соломиных на тюрьме дохуя – одни Соломины вокруг, куда ни глянь! И тут Соломин, и там Соломин. А кто на дальняке сидит? Ого – опять Соломин! – проиронизировал мой малолетний корешок.

– Ладно, кончай прикалываться. Надо хоть побриться что ли, а то мать как никак. Полгода ее не видел.

– Так брейся! Что сидишь? Брейся давай. Станок есть? А то на вон, возьми. У меня все равно ничего не растет, а станки присылают.

– Да у меня свой. Все в порядке, не переживай.

Как и предполагал Стас, минут через 30 раскрылись тормоза, и я вышел на продол.

– Лицом к стене! Карманы выверни! Кого ждешь?

– Мать, наверное?

– Фамилия?

– Соломина Лариса Евгеньевна.

– Пошли.

Меня провели вдоль корпуса, спустили на первый этаж и завели в коридор с несколькими клетками-кабинками для свиданок. Я зашел в одну из них. Помимо стула и полочки с телефоном в ней было огромное окно, за которым я увидел маму.

Я снял трубку телефона:

– Мама, здравствуй, - на моих глазах непроизвольно стали наворачиваться слезы. – Не переживай, мама, все хорошо.

– Да куда уж хорошо? Сынок, не могу больше. Без тебя и не жизнь вовсе. Чем не займусь, все из рук валится. Спать не могу, думаю о тебе. Постоянно плачу. Письмо сажусь писать, листок слезами заливаю. И в голову ничего не лезет, мысли путаются. Когда же это все кончится? Сынок, ты тут не голодный? Как вас кормят-то? Я вот картошечки домашней привезла, сальца, селедочки…

– Мамуль, подожди ты! Как дома-то? Как бабушка? Ты сильно не волнуйся. Раз уж так получилось, значит – судьба. У меня нормально здесь все, парни хорошие, есть с кем общаться. Я за тебя больше волнуюсь – вон худая какая стала, глаза все проплакала. Ты прекращай это дело.

– Хорошо, сыночек, - мама улыбнулась сквозь слезы, - хорошо, я постараюсь. Что ж теперь, переживем как-нибудь. Следователь свидание нам дал, потому что дело твое закрывают и в суд скоро передадут. Говорит, что теперь ему опасаться нечего, вот и разрешил встретиться. Димка приезжал, узнавал, как что произошло. Деньгами помог. Говорит, Олеся твоя потаскухой стала. Все за тебя переживают, приветы передают. Никто не верит, надеются, что все образуется, и тебя отпустят. Я там колбаски еще привезла, чай, сигареты твои любимые. Ты только кушай, сынок, хорошо.

– Ладно, ладно, мама. Я ведь взрослый уже. Все съем, не волнуйся. Уж разберусь как-нибудь.

– Взрослый! Для меня ты всегда ребенок.

– Мамуль, свиданка заканчивается. Если в суд дело передадут, то меня в Москву увезут, в другую тюрьму. Я обязательно напишу, где я нахожусь. Не волнуйся, мы победим.

– Юрочка, сыночек, ну почему ты? Почему дружки твои дома остались? Почему ты их выгораживаешь? Они ведь все на тебя показали! Ненавижу их всех! Хоть бы кто зашел, поинтересовался. Кроме Сережки никого и не было. Вот они друзья-то какие.

– Ладно, разберемся. Все, мамуль, за мной уже идут. Все будет хорошо. Не болей. Я напишу. Все.

Я шел по тюремному продолу с сумками, полными харчей, а перед глазами все стояло заплаканное лицо моей матери. Моей единственной, родной и любимой мамы.

В хате все оживились, увидев меня с подарками:

– О, да тут к Юрку кабанчик [17] забежал! Ох щас чифирнем-то! Да, Юрок?

Я молча положил сумки рядом с дубком, предоставив процесс разгребания дачки Стасу (я ему доверял полностью), а сам завалился на шконарь, чтобы хоть как-то отойти от пережитой встречи.