– Не волнуйтесь, – ответил Валерий Федорович, пропуская меня в кабинет. – Минута.

Он похрустел ампулами, наполнил шприц. Глянул на просвет.

– Ну? Штаны-то как? Будем снимать?

Укол оказался безболезненным.

– Что это? – вяло спросил я, застегиваясь.

– Рановато вас выпустили, – буркнул он. – Вам бы еще пару дней под капельницей.

– И что?

– Да ничего. Не кидало бы из стороны в сторону. Вот, возьмите пару ампул. Еще одну часа через три. Вторую на ночь. Пойдемте.

Между тем укол действовал – голова моя неумолимо прояснялась. Назад к лифту я и впрямь шагал куда тверже. И руки почти не тряслись.

Когда мы снова оказались в холле, он сказал:

– Скажите своим, пусть подъезжают к шестнадцатому.

Потом мы долго-долго шли длинной-длинной аллеей. Небо было ясное-ясное, синее-синее, солнце яркое-яркое. Может быть, и в этом сказывалось действие лекарства. Листва играла драгоценными отливами золота и пурпура. Пахло листвой, прелью. Вот одинокий лист срывается с верхушки клена – кумачовый, пронзительный, – порхает над аллеей, скользит к асфальту… Вот еще… еще…

Голова прояснилась, но я ни о чем не думал, потому что думать мне было совершенно не о чем. Я просто вдыхал воздух, щурился от солнца, смотрел на синее небо. Оно даже казалось мне красивым. Но думать – нет, думать я не мог и не хотел. Да и не о чем мне было думать, не о чем.

Не о чем и незачем.

И так все как дважды два.

С аллеи свернули на проезжую дорожку и подошли к шестнадцатому корпусу. Крыльцо, два окна справа и слева. Задернуты занавесками. И еще много других окон – полуподвальных, зарешеченных, с закрашенными белой краской стеклами.

Валерий Федорович попросил минутку подождать. И вот, стоя у крыльца шестнадцатого, над которым купольно вздымалось синее небо и колокольно гудело золото лиственной смерти, я вспомнил зачем-то, что

Клара подчас показывала мне какой-нибудь один из своих аккуратных розовых ногтей и говорила: “Видишь? Когда вот это белое пятнышко подойдет к самому краю, случится что-нибудь хорошее. Ты веришь?”

Почему-то всегда это выходило у нее как-то печально: “Веришь, нет?”

Раньше я не верил, нет.

А сейчас почему-то готов поверить.

Да, несомненно. Это правда. Белое пятнышко на ногте (свидетельство авитаминоза, вероятно) когда-нибудь подойдет к самому краю – и тогда обязательно случится что-то хорошее.

При случае я посмотрю на свои ногти, точно посмотрю.

А пока дверь шестнадцатого снова приотворилась, и Валерий Федорович сказал:

– Заходите, Бармин.

Я переступил порог, миновал коридорчик и оказался в зале.

– Ну вот, коллега, – сказал Валерий Федорович, снимая на секунду очки. – Примите, как говорится…

Он скомкал окончание фразы, и я не понял, что он имел в виду – тело или соболезнования.

– Ну да, – кивнул я. – Так это правда?

– Что?

– Что не от отравления.

– Увы, – он развел руками. – Увы, коллега. Да сами взгляните.

Он откинул простыню с мраморно-белого незнакомого лица и профессиональным движением сдвинул веко, обнажив склеру.

– Видите? Передоз приводит к множественным кровоизлияниям в глазном яблоке. Вон, сколько угодно примеров. Больше ста человек… – Он мотнул головой, обозначая пространство зала, уставленное такими же столами. – Могу показать, если желаете. А здесь чисто, видите? Так что это просто асфиксия, коллега, типичная асфиксия. От газа вы ее спасли, но…

Он развел руками, а я кивнул.

Ну да. Она сомлела сразу, как вдохнула первую малую толику. Она была уже слаба, как канарейка. Этих нежных птичек шахтеры берут в шахты.

Человек еще не чувствует запах газа, а она уже умирает… А я еще был в порядке. Меня не брало. Я успел намочить платки. И плотно закрыл ей рот и нос мокрым платком. И себе – тоже. А секунд через сорок все-таки отключился. Но, должно быть, какая-то доля мозга требовала, чтобы я спасал ее, спасал! И я спасал. Рука конвульсивно спасала, зажимая мокрым платком ее дыхательные пути. И перестаралась. В сущности, я ее просто задушил. В сознании она стала бы сопротивляться… но ведь она была без чувств…

– Так мы забираем? – сказал я и махнул рукой санитарам.

– Разумеется, – ответил Валерий Федорович. – Только распишитесь вот здесь, коллега.

Анимацентр стоит на холме. Пока розово-зеленая “перевозка” делает широкие полтора оборота, глаза привычно скользят по очертаниям здания.

День ясный, сахарный. Зеркальная пирамида горит и сияет. Шпиль жжет глаза плавящимся серебром…

Я прохожу привычной дорогой. Лестница. Длинный пустой коридор. Бах, бах, бах – это мои шаги. Вот тишина. Набираю код на двери бокса -