— Ну, конечно, Василий. Конечно… — сказал Андрей. Дорого он дал бы сейчас, чтобы уметь управлять автомобилем,

Машины одна за другой, фыркая моторами, уходили в широко раскрытые ворота.

Вахтер Самсоныч, стоя навытяжку, взмахивал рукой, как милиционер-регулировщик, провожая шоферов.

Вскоре наступила тишина. Лишь из открытых окон столовой доносилось звяканье посуды. В опустевшем дворе остались только директор парка и один-единственный последний грузовик, на который, видно, так и не нашлось водителя.

Андрей криво усмехнулся, сел на подножку и, сдвинув кепку на глаза, принялся скрести затылок.

— Дайте мне пройти, Андрей Николаевич.

Он поднял голову — рядом стояла Валентина Александровна. Ее трудно было узнать: вместо туфель с высоченными каблуками-гвоздиками он увидел на ее ногах обыкновенные тапки, на плече болталась чья-то старая тужурка, а в руке белел листок бумаги — путевка шофера.

— Позвольте же мне открыть дверцу. Андрей встал наконец с подножки.

— Вы?.. Вы можете управлять этим автомобилем?

— Почему этим? Любым. До института я работала здесь же в парке шофером.

Валентина Александровна села в кабину, запустила мотор, поправила на плечах кожанку и положила на руль тонкие белые пальцы с острыми холеными чогтями. Неожиданно для себя Андрей взял эти пальцы и крепко сжал. От них исходил нежный запах духов.

— Вот! Вот… — Он выхватил из кармана коробочку. — Я не мог… Я не хотел… Я… Что я говорю, вы же не поймете…

Но она, видно, все поняла, потому что вздохнула глубоко, закрыла глаза и тихо засмеялась:

— Наконец-то, милый…

— Валентина Александровна! Валя…

— Осторожно!..

Рявкнул оборотами двигатель, хлопнула закрытая на ходу дверка. И Андрей остался один.

Он глядел вслед грузовику, пока тот не скрылся за воротами, за поворотом переулка. Потом подошел к газону и сорвал несколько настурций. На другом конце двора вахтер Самсоныч ахнул и поспешно отвернулся.

В опустевшем плановом отделе Андрей нашел | красную квадратную сумку, положил на нее цветы. Потом тут же набрал номер и, услышав знакомый голос, закричал в телефонную трубку:

— Выдюжил!.. Выдюжили мы, Михаил Петрович!.

Весной в саду было пусто и неприютно. В канавах по краям участка стояла черная затхлая вода, в ней догнивали прошлогодние листья. Раскачивались на ветру прутья малины, кусты смородины напоминали жесткие обтрепанные веники, а две яблоньки — голые, почерневшие от дождей — торчали, как старые оленьи рога, заменявшие вешалку г городской квартире Зинаиды Трофимовны.

Дом — летняя однокомнатная постройка из горбыля — стоял в глубине участка. Тут же находился и ко-лодец для поливки, обыкновенная квадратная яма без опалубки, и парник с побитыми стеклами. Вот и всё хозяйство. По вязкой торфяной почве тянулись ряды Пожухлых кустиков клубники. Были еще какие-то грядки, клумбы. Но что на них посажено и вообще было ли что-нибудь посажено с осени, Зинаида Трофимовна не знала. И это огорчало ее, вызывало чувство неуверенности в себе.

В огородном хозяйства Зинаида Трофимовна мало что смыслила, вернее сказать, ровным счетом ничего, Всю жизнь, с девчонок и до пенсии, она проработала на фабрике. Сверкающий кафелем машинный зал длиною в четверть километра, многочисленные ткацкие станки, круговорот шпулей, переплетение стремительно] текущих нитей — всё это было близким, своим, понятным. А здесь, на крохотном клочке торфяной земли размером в каких-то пять соток, она не знала, за что взяться, с чего начать…

На войне погиб муж Зинаиды Трофимовны, и она осталась с шестилетним сыном Колькой. Колька ходил сначала в школу, потом в Механический институт; летом уезжал, как все, на практику, в колхоз, на целину, а Зинаида Трофимовна по-прежнему работала на фабрике. И чем отчетливее она видела надвигающуюся старость, тем чаще приходили ей в голову мысли о собственном маленьком зеленом садике. Началось это после того, как их фабрике выделили заболоченный пустырь в двух километрах от большого пригородного поселка. В фабкоме тогда повесили объявление: желающие могут получить участки. «Мама, на меня не рассчитывай, — категорически заявил Николай. — Мне ни к чему эта частнособственническая недвижимость. Да и времени нет копаться в огороде, диплом ка носу». Зинаида Трофимовна не стала подавать заявление: участок надо осушить, перекопать, удобрить да и домишко какой ни есть сколотить — где же ей одной поднять такую работу?

А время шло. Как-то летом сменщица Нюрка Сорокина позвала в гости на свой участок. Зинаида Трофимовна поехала и увидела: сидит Нюрка под молодой яблонькой за одноногим, врытым в землю столом напротив своего мужа и пьет с блюдца чай со свежей клубникой. Лицо у Нюрки счастливое, распаренное, голова повязана косыночкой. Рядом в песке играют Нюркины девчонки; у обеих рты ягодами перемазаны. А вокруг кусты увешаны, словно бусами, красными нитками смородины, и клумбы, цветы, цветы — белые, фиолетовые, оранжевые. «Это вот флоксы, — говорит Нюрка, — это королевские лилии. А вон там люпин, полезный цветок: почву обогащает. Садись, Трофимовна, чай пить. Накладывай побольше, клубника своя. Осенью варенье варить буду, вон с тех грядок соберу, там поздний сорт — ремонтанная, до самых холодов плодоносит».