– Да. Очень хорошо. Нам просто необходимо вырваться из нашей системы.

Он немного погрустнел, а я представила себе, что потом мне придётся вернуться в ту же самую комнату и в ту же самую жизнь и быть в ней без него.

– Но я хочу быть с тобой всегда, – умоляюще произнесла я.

Он улыбнулся и легонько поцеловал меня в обе щеки. Эти поцелуи были похожи на первые холодные капли дождя.

– Ты всегда будешь любить меня? – спросила я.

– Ты же знаешь, я не очень люблю такие разговоры, – сказал он, вертя в пальцах верхнюю пуговицу моего жакета.

Он долго смотрел на меня. Этот взгляд был наполовину чувствен, наполовину загадочен; затем он очень нежно произнёс моё имя. («Кэтлин»). Когда он произнёс его, я услышала в звуках его голоса и шелест проса на полях, и крик кроншнепа в лесу, и вообще все тоскливые и милые сердцу звуки Ирландии.

– Кэтлин. Я хочу что-то сказать тебе на ушко.

– Скажи, – ответила я. Я отвела прядь моих волос, чтобы они не закрывали ухо, а он прижал пальцами эту прядку, чтобы она не вернулась на своё место. Он склонился надо мной, прижался губами к моему уху, поцеловал его и сказал:

– Покажи мне своё тело. Я ведь никогда не видел ни твоих грудей, ни твоих ног, ничего. Я бы хотел посмотреть на тебя.

– А если я покажусь тебе некрасивой, ты изменишь свои намерения? – Я унаследовала подозрительность моей матери.

– Не будь глупышкой, – ответил он и помог мне снять мой жакет. Я попыталась решить, стоит ли мне снять сначала блузку или юбку.

– Не смотри на меня, – попросила я.

Мне было неловко. Я не хотела, чтобы он видел мой пояс с подвязками и прочие штуковины. Я сбросила с себя юбку и всё, что было под ней, потом сняла блузку и хлопчатобумажную безрукавку, а в конце концов расстегнула свой бюстгальтер, тот самый, чёрный, и выпрямилась, слегка дрожа, не зная, что мне делать с моими руками. Затем я поднесла руки к горлу, жестом, который я часто делала, когда что-нибудь теряла. Тепло было только моему затылку и началу спины, там, где на них падала волна моих волос. Я сделала шаг к дивану и села рядом с ним, чтобы хоть немного согреться.

– Теперь можешь смотреть, – сказала я, и он отвёл свою ладонь, которой закрывал глаза, и взглянул на мой живот и ниже.

– Твоя кожа здесь белее, чем у тебя на лице. Мне казалось, она у тебя розовая, – сказал он и стал целовать всё моё тело.

– Теперь мы не будем стесняться, когда окажемся в Вене. Мы уже видели друг друга, – сказал он.

– Но я не видела тебя.

– Ты хочешь увидеть?

Я кивнула головой. Тогда он расстегнул пряжку пояса и позволил брюкам соскользнуть на пол. Потом быстро снял всё остальное и быстро сел на диван. Без одежды он не был и вполовину так представителен, как в своём чёрном костюме и накрахмаленной белой рубашке.

Кто-то прошёл в саду или в прихожей? Я с ужасом представила себе, что будет, если Джоанна в своей ночной рубашке войдёт в гостиную и обнаружит здесь нас, двух голых дураков на зелёном бархатном диване. Она завопит, на её крик прибежит Густав, потом соседи напротив, и в конце концов пожалует полиция. Я смущённо посмотрела на его тело и слегка усмехнулась. Всё происходящее было так нелепо.

– Над чем ты смеешься? – Его задел мой смешок. – Здесь цвет, как более светлая часть моей орхидеи, – сказала я и посмотрела на орхидею, по-прежнему приколотую к моему жакету. Потом коснулась рукой. Но не орхидеи. Его. Он был мягок и в то же время очень напряжён, как пестик цветка, и слегка покачивался. Это напомнило мне копилку, которая была у нас дома, – на её крышке покачивалась фигурке чёрного человечка и кивала головой всякий раз, когда в копилку опускали монету. Я рассказала ему про это, и он страстно и долго поцеловал меня.

– Ты испорченная девчонка, – сказал он.

– Мне нравится быть испорченной девчонкой, – ответила я, широко раскрыв глаза.

– Нет, это неправда, дорогая. Ты очень нежная. Самая нежная девушка, которую я знавал. Моя деревенская девушка с волосами цвета деревни. – Он зарылся лицом в мою причёску и с минуту вдыхал запах волос.

– Дорогая, я ведь всё-таки сделан не из стали, – сказал он, встал и поднял свои брюки. Когда я тоже поднялась, чтобы привести в порядок одежду, он ласково погладил меня по спине и ниже, и я поняла, что наша неделя с ним будет чудесна.

– Я сейчас сделаю тебе чашку чая, – сказала я после того, как мы оделись, и он причесал волосы моим гребнем.

Мы на цыпочках пробрались на кухню. Я зажгла газ и бесшумно пополнила чайник водой. Холодильник был заперт на ключ из-за привычки Германа есть по ночам, но я нашла несколько старых печений в забытой банке, Они уже зачерствели, но мы их съели. Выпив чаю, он ушёл. Была пятница, так что ему предстояла долгая поездка по деревенским дорогам. В рабочие дни недели он обычно ночевал в гостинице мужского клуба.

Я провожала его, стоя в дверях дома. Он опустил стекло машины и помахал мне на прощание рукой. Потом включил мотор и совершенно неслышно отъехал от дома. Я вошла в дом, поставила мою орхидею в чашку с водой и отнесла её в свою комнату, поставив на оранжевую тумбочку рядом с кроватью. Я была слишком счастлива, чтобы сразу лечь спать.

Появились несколько человек рабочих и обрезали ветви деревьев, которые нависали над тротуаром. Они не оставили ничего, только крупные толстые сучья, которые выглядели достаточно странно. Ветки с уже распустившимися листочками, а также с почками, исчезли. Время для обрезки было выбрано совершенно неудачно, и я абсолютно не могла понять, почему они делают это сейчас, разве что жильцы домов пожаловались, что разросшиеся ветви закрывают свет в их дома.