Наконец, Гейвин успокоил его, купив недорогую колоду игральных карт и пообещав научить его десяткам разных игр во время поездки.

Нам пришлось прождать еще час до отправления автобуса. После того, как Гейвин сводил Джефферсона в туалет, мы снова расположились на скамейках в зале. Пока Джефферсон был занят, забавляясь с картами, я рассказала Гейвину о том, что сделал со мной дядя Филип, опуская ужасные подробности. Он слушал, и глаза его с каждой секундой темнели все больше и больше. Я видела, как выражение его лица из изумленного и жалеющего стало гневным, когда из моих глаз снова полились слезы, они так и жгли глаза.

– Нам нужно обратиться в полицию, вот что, – решил он, и его черные глаза так вспыхнули, что в это мгновение больше походили на отполированный черный мрамор.

– Я не хочу, Гейвин. Я не хочу больше иметь дело ни с дядей, ни с моей тетей, ни с их ужасными детьми, – простонала я. – Кроме того, они всегда найдут способ все запутать и во всем обвинить меня и Джефферсона. Я просто хочу быть от них подальше. Все будет хорошо, пока я с тобой, – добавила я.

Он покраснел на мгновение, а затем снова принял прежний уверенный вид, который напомнил мне папу, особенно его манеру расправлять плечи и грудь.

– Никто больше тебя не обидит, Кристи, никогда, и не только пока ты со мной, – пообещал он.

Я улыбнулась и пожала ему руку. Затем я прижалась щекой к его плечу.

– Я так рада, что ты приехал к нам на помощь, Гейвин. Я больше ничего не боюсь. – Я закрыла глаза и, почувствовав его дыхание, улыбнулась и расслабилась.

Каким-то чудом я снова обрела надежду. Гейвин ехал с нами и развлекал Джефферсона, пересчитывая с ним игральные карты или считая телеграфные столбы, поэтому наше путешествие в Лингбург показалось нам короче, чем оно было на самом деле. Дождь, сопровождавший нас в Нью-Йорке, кончился, и почти на протяжении всего нашего путешествия над нами было голубое небо и белоснежные облака. Однако, несмотря на то, что мы отправились в путь рано утром, из-за многочисленных остановок и задержек мы должны были прибыть в Лингбург не раньше вечера. Мы старались потратить как можно меньше на ланч, чтобы сэкономить деньги. Гейвин заявил, что не так уж голоден, и съел только конфету, но когда мы приехали в Лингбург, у нас осталось только восемнадцать долларов и тридцать центов.

Рядом с автовокзалом стояли два такси, водители которых разговаривали, облокотившись на свои машины. Один был высокий и худой, с длинным лицом и острым носом. Другой же был ниже ростом и более дружелюбный.

– Апланд Стейшн? – переспросил высокий. – Да это почти пятьдесят миль. Платите пятьдесят долларов, – объявил он.

– Пятьдесят? У нас столько нет, – печально сказала я.

– А сколько у вас есть? – спросил он.

– Только восемнадцать, – ответил Гейвин.

– Восемнадцать! Вы не сможете нанять машину до Апланд Стейшн за такие деньги.

Я чуть было не расплакалась от отчаяния. Что нам теперь делать?

– Ладно, – махнул рукой другой, увидев, что мы уходим. – Я живу в двадцати пяти милях по тому направлению и сейчас собираюсь домой. А довезу вас до Апланд Стейшн за восемнадцать.

– Безумный Джо все сделает за деньги, – злобно проговорил высокий.

– Спасибо, сэр, – сказала я.

Мы все устроились на заднем сиденье машины. Это была старая машина с рваными сиденьями и грязными окнами, но она была на ходу.

– К кому вы едете в Апланд Стейшн, ребята? Это место стало почти городом привидений, – поинтересовался водитель.

– К Шарлотте Буф. Она моя тетя и живет в старом поместье Мидоуз.

– Мидоуз? А-а, я знаю это место, только от него мало что осталось. Я не смогу отвезти вас прямо туда. Мои покрышки и амортизаторы не выдержат. Вам придется пройтись немного пешком от главной дороги.

Он рассказывал о том, как маленькие города постепенно умирают, об экономике на меняющемся Юге и почему теперь все не так, как было раньше, когда он был молодым.

Луны не было видно, но звезды светили ярко, и мы еще несколько минут могли рассматривать местность за окном, но уже через полчаса после того, как мы выехали из Лингбурга, сгустились темные тучи, как занавес скрывшие от нас небеса. Дома фермеров и крошечные деревеньки вдоль дороги становились реже, и расстояния между ними увеличивались. Казалось, что мы, живущие в реальности, вторглись в мир сна и сумерек, спустившихся на дорогу. Одинокие сараи и дома, в которых до сих пор жили люди, появлялись и снова исчезали в темноте, и их силуэты то тут, то там виднелись на фоне деревьев или в заброшенных полях. Я представила детей, не старше Джефферсона, которые не меньше его боятся теней, скользящих по полям, когда ветер воет на крыше и дует из всех щелей.

Джефферсон придвинулся ко мне поближе. Ни одной машины не попалось нам навстречу. Казалось, мы едем на край света и легко можем сорваться с этого края. Радио в машине замолкло из-за помех. Водитель попытался его настроить, но потом сдался, и дальше мы ехали в относительной тишине, пока не увидели знак «Апленд Стейшн».

– Приехали, – объявил водитель. – Апленд Стейшн. Не закрывайте глаза, а то проедете мимо, – сказал он и засмеялся.

Я не помнила, большой или маленький этот городок. Сейчас, когда и главный универмаг, и почта, и маленький ресторанчик были закрыты, этот городок действительно казался призрачным.

Наш водитель провез нас немного дальше и остановился у начала длинной дороги, ведущей в Мидоуз. По сторонам дороги стояли два каменных столба, увенчанные гранитными шарами, но вокруг столбов проросли небольшие кустарники и деревца, и все выглядело так, как будто здесь уже многие годы не было людей.

– Дальше я не смогу проехать, – сказал водитель. – Мидоуз в миле пути по этой дороге.

– Спасибо, – Гейвин отдал ему деньги.

Мы вылезли из машины, и он уехал. Мы стояли в кромешной тьме. Ночь опустилась так быстро, что я не видела лица Гейвина. Джефферсон крепко вцепился в мою руку.