– Да, правда здорово! Гораздо лучше, чем не окрашенный. Слушай, Паш, а значков на нём столько разных, это так надо?

– Ну а как же!
– объясняет Пашка.
– Илья, это же персоналка. Это Fw 190A-4 в цветах и знаках гауптмана Фрица Лозигкайта, 68 побед к этому моменту, весна 1943-го. Аэродром Арнем-Дилин в Голландии. Вот если бы он базировался в Германии, и годиком попозже, то был бы ещё интересней, на хвосте были бы цветные полосы “Защиты Рейха”, а так тут только кресты Люфтваффе и свастика на киле. Эта двойная стрелка вместо номера, - шеврон командира эскадры.

– А эти гербы и флаги?

– А флаги, - это с кем он воевал, Фриц этот!
– не выдержав, встревает Никитос.

– У-у! Чтоб тебя, Никита, - Заноза прячется мне под мышку.
– Ну да, это с кем он дрался… А гербы, - на капоте герб эскадры, чёртик на облаке. А вот под фонарём что за крестик, - я так и не выяснил. Какая-то его личная фишка, по ходу… Последний раз, кстати, этот Лозигкайт у нас на Курской дуге отметился, в июле 43-го. Правда, на другой машине, тоже 190-ый, только пятой модификации.

– Ну, Павлуха! Здорово! Хоть сейчас на выставку! Понял, Никитос, какой у тебя брат?

Пашка сияет как новенькая монета, Никита жутко завидует.

– А я ему помогал!
– заявляет он.
– Вот только скажи, что нет только!

– Да уж, куда бы я без тебя, - вздыхает Пашка.

Дядя Саша, заглянув к нам, зовёт всех мыть руки и обедать. Никита мгновенно испаряется, желая быть, как всегда первым за столом. Впрочем, хотел бы я посмотреть на того, кто рискнул бы здоровьем занять его место в углу. Мы рассаживаемся у тёти Тани на кухне. Заноза, помахивая вилкой в опасной близости у своего носа, хищно смотрит на блюдо с варениками присыпанными сахаром и сочащимися вишневым рубиновым соком.

– Сначала окрошку и котлеты, - говорит дядя Саша, забирая у него вилку.

– Не хочу окрошку, пусть вон Пашка с Илюхой её лопают пусть!

– Тогда вообще ничего не получишь, - меланхолично отзывается дядя Саша.

Компромисс всё же найден, Никита, щедро засыпав стол вокруг своей тарелки перцем и солью, начинает стремительно расправляется с котлетой, торопясь к вареникам. Пашка удручённо за ним наблюдает.

– А я вчера двенадцать раз подтянулся, - сообщает мне Никита с набитым ртом.
– Вот Пашка вот подтвердит, он считал, скажи, Паш, скажи!

– Илюша, тебе сметаны в окрошку положить?
– спрашивает тётя Таня

­- Да, спасибо, и квасу побольше, если можно.

Я смотрю, как из запотевшего, сразу из холодильника, большого стеклянного кувшина в мою тарелку кручённой янтарной струёй льётся квас домашнего приготовления. Дядя Саша потрясающе его делает, - со смородиновым листом и ещё какими-то прибамбасами, составляющими его гордость и тайну. А окрошка, - это просто поэма!

Мы болтаем за столом о пустяках. Дядя Саша рассказывает, как вчера намучился с Никитосом, когда тот помогал ему менять колесо. Тётя Таня говорит, что ей страшно заходить в комнату к сыновьям, простая уборка там уже бесполезна, надо делать ремонт. Пашка канючит, чтобы ему купили новую модель, - он в “Зорях Урала” видел Dornier 335V11, прототип учебного двухкабинного, такого ни в одном музее нет. Его спрашивают, сколько эта rara avis, редкая птица, стоит. Сероглазый, скромно потупившись, называет сумму. Его онемевшие родители потрясённо молчат… Я рассказываю про то, как мама учила меня водить машину, - все смеются, кроме Никитоса, тот алчно поедает вареники, заливая всё вокруг сладким и липким вишнёвым соком. Косточки, как горох, сыплются под стол. Покончив со своей порцией и солидной добавкой, он вдруг внимательно смотрит на нас с Пашкой. В его ясных, серых фамильных глазах рождается какая-то мысль.

– А что, Пашка у тебя сегодня ночует?
– нейтрально спрашивает он меня.

– И завтра тоже, - подозрительно смотрит на брата Пашка.
– А тебе-то что?

– Ага, ага… - Заноза что-то напряжённо соображает, аж уши шевелятся.
– Ну, так я с вами буду!

Я дёргаюсь, прикусив язык, и беспомощно смотрю на Пашку. Тот, открыв рот, смотрит на Никиту. Помощь приходит со стороны.

– И думать забудь, - решительно отрезает дядя Саша.
– Вы там втроём всю квартиру разнесёте, - как мы с Натальей Сергеевной будем объясняться?

– Не разнесём, я только поиграю с ними немного только, - мечтательно говорит Никитос.

– Папа это и имеет в виду, знаем мы твоё “немного”, - вступает тётя Таня.

– Да ладно, мам, пускай идёт с нами, - вдруг кротким голосом говорит Пашка.

Это для всех, в первую очередь для Никитоса, является такой неожиданностью, что за столом воцаряется гробовая тишина.

– Пускай, пускай!
– в тоне сероглазого возникают зловещие нотки.
– Мне Илья давно уже обещал приёмы на удушение показать, - вот мы на нём и потренируемся, вместо манекена. А на ночь в ванной закроем! И свет при этом выключим! А утром…

– Ну, всё, Павел, хватит!
– пресекает сладкие Пашкины речи дядя Саша.
– Никита, сказано - нет, значит - нет! Кончена дискуссия…

– Да ладно, ладно, кончена, так кончена, - но Заноза, как и сам Пашка, никогда не сдаётся, это у них семейное, он легко находит потрясшее всех продолжение.
– Тогда я теперь спать буду на твоей кровати тогда!

Обалдевший Пашка теряет дар речи.

– Это-то ещё зачем, болячка ты гнойная?
– устало спрашивает он.

– А вот захапал себе лучшее место, а сами меня на втором ярусе поселили!
– упрёк относится ко всем.
– Лазюю туда каждый раз… А если я ноги себе переломаю?