– Я не мою окна, – тихим, но властным тоном произнес он, – я не стираю белье, и, к вашему сведению, я не ношу красное кепи. [90]

– Прошу прощения?

– Не берите в голову, дружище, – остановил Лютера Прайс. – Наш друг немного не в себе. Я сам займусь чемоданами.

– Спасибо, Цыпленок.

– Ребята, о чем это вы?

– Это наш колониальный жаргон, – объяснил Камерон. – Наш летчик заваривает чай, чтобы вылить его с саутхэмптонского причала. [91]

– Я не понимаю ни одного слова!

– Они оба немного не в себе, – настойчивым и ровным голосом произнесла Лесли. – Пошли, мальчики!

Когда Прайс, Монтроз и английский разведчик быстро шли к машине МИ-5, из-за ангара выскочила другая машина, с тонированными стеклами, которые не пропускали свет клонящегося к закату солнца, и понеслась к «Бристолю».

– Должно быть, это и есть мистер или миссис Аноним, – предположила Лесли.

– Если только органы чувств меня не обманывают, – заметил Камерон, – это все же молодой мистер.

– Роджер Брюстер? – прошептала Монтроз, когда они устраивались на заднем сиденье. – Но куда и зачем его увозят?

– На юг Испании, на скотоводческую ферму, принадлежащую одному нашему коллеге, с которым мы работали вместе по делу о баскских террористах, – сказал Джеффри Уэйтерс, обращаясь к Прайсу и Монтроз, вошедших в его кабинет. – Да, кстати, Камерон, вы были правы. Мальчишка вышел на старину Коулмена, потому что, как вы правильно предположили, больше ему обращаться было не к кому.

– Боже милосердный, а ты знаешь свое дело, – вмешалась Лесли, одобрительно глядя на Камерона.

– Не совсем. Я просто постарался предугадать, какими будут действия Роджера. Что он сможет сделать один, без посторонней помощи. Но у него должна была быть очень веская причина на то, чтобы бежать из Франции и возвратиться сюда.

– Это действительно так, – согласился Уэйтерс, повышая голос. – Некая женщина с Верхнего Холборна, о которой нам ничего не было известно.

Сэр Джеффри Уэйтерс вкратце пересказал то, что удалось выяснить молодому Роджеру Брюстеру и Оливеру Коулмену. Затем он показал письма и, что самое главное, страницу из блокнота, найденную в квартире Майры Сеймунд.

– Амстердам, Прайс! Змеиная голова находится в Амстердаме!

– Похоже на то, да? Но тот, кто руководит всей этой мерзостью из Амстердама, на самом деле не более чем чиновник, управляющий. Реальная власть принадлежит не ему. У него за спиной стоит еще кто-то.

– Почему ты так думаешь, Кам? – спросила Лесли.

– Понимаю, вы сочтете меня безмозглым глупцом, но в колледже я очень любил читать и слушать постановки пьес Шекспира. Ерунда какая-то, правда? Но одна фраза накрепко запала мне в память – я даже не могу сказать, откуда она.

– И какая же?

– «Сравниться может время, что проходит меж совершеньем тягостного дела и первым побуждением к нему, с тревожным сном иль грозным привиденьем». [92]

– По-моему, это из «Юлия Цезаря», – заметил Уэйтерс. – И каким образом эта фраза применима к данному случаю?

– На мой взгляд, все дело в «привиденье». Мне пришлось разыскать это слово в словаре, чтобы понять его смысл. Призрак, тайный дух. За Амстердамом стоит кто-то или что-то.

– Но Амстердам, несомненно, в списке наших приоритетов значится на первом месте, не так ли?

– Разумеется, Джеффри. Только так. Но вы не сделаете мне одно одолжение? Вызовите сюда Скофилда. На мой взгляд, без Беовульфа Агаты нам не обойтись.

Брэндон Скофилд и Антония устроились в номере-люкс лондонской гостиницы «Савой». Брэндон никак не мог отойти после перелета на военно-транспортном самолете; Антония радовалась тому, что они снова вернулись в Лондон.

– Я схожу прошвырнусь по улицам, – сказала Антония, закончив развешивать в шкафу вещи.

– Передай всем пивным самый теплый привет от меня, – пробурчал Скофилд. Скинув ботинки, он прямо в одежде растянулся на кровати. – Я постараюсь навестить лучшие из них.

– В программе этой турпоездки они не значатся.