Шрифт:
— Ирина Михайловна?— уточнила Женя.
— Да, Ирина Михайловна.
—А что случилось? — спросила Женя в некоторой растерянности.
— Дело есть...— Сергей помедлил.— Да вот, руку перебинтовать.
Он показал окутанные грязным бинтом пальцы. И вообще он выглядел сегодня неважно, не побрился, веки порозовели, плохо спал.
«Зачем он сюда-то ехал?— подумала Женя.— Разве в «Изобильном» не смогли бы сделать перевязку?»
Если бы он не спросил, где Ирина, а прискакал сюда к Жене, тогда все было бы ясным и понятным.
— Идемте,— проговорила она расстроено, и повела Хлынова в ординаторскую.
Там сидел Грачев. Жене показалось, при виде его Сергей изменился в лице и глянул на Женю в высшей степени вопросительно.
— Леонид Петрович, посмотрите руку нашего прославленного механизатора.
Грачев приветливо встал, шагнул к Хлынову.
— Надо беречь золотые руки,— сказал он с мягким укором.
Сергей только поморщился на его слова и ничего не ответил.
Хирург внимательно осматривал руку Хлынова. Молчание казалось Жене неловким, тягостным.
— Как там у вас дела на стане, Сергей? Как Марья Абрамовна поживает, как другие?
— На стане? У нас?— живо переспросил Сергей, как будто обрадованный тем, что Женя предложила тему.— Да так... Плохо, короче говоря, на стане. Вчера подрались, к примеру. Я одному деятелю по морде дал. Ну и он мне. И правильно сделал.
— Странно,—Женя огорченно пожала плечами.— Такая примерная бригада. Вас в газете хвалили...
— Да в том и беда, что хвалили. Написали, что я скашиваю по девяносто гектаров, а я на самом деле больше семидесяти не давал.
— Но я ведь не с потолка взяла эту цифру, мне ее Ткач назвал. Да и вы были тогда, кажется, при нашем разговоре. Кто же виноват?
— Кто виноват, кто виноват,— проворчал Сергей.— Так вышло. Я, как тот мужик, задним умом крепок. А теперь мне тычут в глаза липовым рекордом, двадцатью приписанными гектарами. Даже те, кто за смену дает только вот эту разницу, и те лезут с упреками, совесть мою проверяют. Ревизоры нашлись. «Хлынов брехун, Хлынов подлец, врёт на каждом гектаре. Душу за славу продал». И прочее. А ко мне учеников уже присылают на семинар,— передавай, Хлынов, опыт. Ткач ликует, не нарадуется. Противно хвастать, но разве семьдесят — это плохо?
— Хорошо, конечно, хорошо,— тихо, растерянно ответила Женя.— Но как же это могло получиться?— Голос ее дрожал. Чего ради они завели вообще такой разговор при Грачеве.— Извините, Леонид Петрович, мы увлеклись.
Хирург закончил перевязку, внешне безразличный к их разговору, сказал:
–– Ничего страшного. Завтра и послезавтра принимайте стрептоцид по четыре раза в день. Возьмите в нашей аптеке.
— Спасибо, доктор,— Сергей пошел из ординаторской, Женя за ним. Разговор, как ей показалось, только начат, но далеко не завершен.
— Минутку, Хлынов, мне бы хотелось продолжить,— требовательно сказала она и даже взяла Сергея за рукав.
— О чем продолжать-то?— рассеянно отозвался Хлынов, как будто для него было важно, прежде всего, присутствие хирурга, а не одной только Жени.
— Как же это получилось с гектарами?
— Да так вот и получилось. Меня в этих гектарах, как в омуте утопили, с ручками. А другой как давал крохи, так и сейчас дает. Целинники! А я, видишь ли, сволочь. Даю в три раза больше всякого — сволочь... Да ладно, чего это я завел!
Жене показалось, напрасно они уединились, ушли от хирурга. Неужели она испугалась, что он стал свидетелем ее, мягко говоря, ошибки? Он в стороне, спокоен, поскольку никакого участия в этой истории не принимал, не то, что Женя.
Но чем он сейчас поможет? Медицина бессильна, когда речь идет о совести.
— Сергей, прошу вас не уходить. Мы должны сейчас же кому-то обо всем рассказать.
Хлынов жестко усмехнулся, посмотрел на расстроенное лицо Жени, попытался ее утешить:
— Расскажем, но не сейчас. Не время сейчас про такие дела говорить. А в общем, у Ткача такие замашки были, так что Америку не откроешь. Как только появляется в районе какое-нибудь начальство, так его сразу к нам, Ткач встречает с распростертыми объятиями, звон поднимает на всю область. Сказать по правде, ему есть, чем гордиться, умеет руководить, но.. шибко он арапистый. Все это я тебе выкладываю, знаешь для чего?
— Для чего?
— Чтобы ты не всему верила,— он поднял свою перебинтованную руку к ее лицу, повертел ею.— И вот этому тоже. Улыбнулся, видя ее совсем растерянное лицо, и бодро закончил:— Ничего, Женечка, найдем способ исправить дело. Только не надо каяться пока и не горюй, Женечка.
Так ее называла только Ирина Михайловна,
Тяжело было Жене ошибиться в Хлынове. Она, можно сказать, любила его как своего героя, написала о нем в газету с таким воодушевлением. Теперь оказалось всё другим — и цифры не те, а главное, человек не тот.