И ты поймешь, и слух прозрачный твойвсе различит: и солнца смех летучий,и в небе вздох блестящей легкой тучи,и песню пчел над шепчущей травой.И ты войдешь тропинкою пятнистойтуда, в мой лес, и нежный и тенистый,где сердце есть у каждого листка,туда, где нет ни жалоб, ни желаний,где азбуке душистой ветеркаучился я у ландыша и лани.
“Позволь мечтать… Ты первое страданье…”
Позволь мечтать… Ты первое страданьеи счастие последнее мое,я чувствую движенье и дыханьетвоей души… Я чувствую ее,как дальнее и трепетное пенье…позволь мечтать, о, чистая струна,позволь рыдать и верить в упоенье,что жизнь, как ты, лишь музыки полна.
“Ее душа, как свет необычайный…”
Ее душа, как свет необычайный,как белый блеск за дивными дверьми,меня влечет. Войди, художник тайный, и кисть возьми.Изобрази цветную вереницуволшебных птиц, огнисто распишивсю белую, безмолвную светлицу ее души.Возьми на кисть росинки с розы чайнойи красный сок раскрывшейся зари.Войди, любовь, войди, художник тайный, мечтай, твори.
“Когда захочешь, я уйду…”
Когда захочешь, я уйду,утрату сладостно прославлю, —но в зацветающем саду,во мгле пруда тебе оставлюодну бесценную звезду.Заглянешь ты в зеркальный пруди тронешь влагу, и движеньябеспечных рук звезду вспугнут,но зыбь утихнет, отраженьевернется вновь, шепнет: я тут…Ты кинешь камешек, и вновьзыбь круговая гладь встревожит.О, нет, звезде не прекословь,растаять в сумраке не можетмой лучший луч, моя любовь…Над влагой душу наклоня,так незаметно ты привыкнешьк кольцу тончайшего огня;и вдруг поймешь, и тихо вскрикнешь,и тихо позовешь меня…
“О, светлый голос, чуть печальный…”
О, светлый голос, чуть печальный,слыхал я прежде отзвук твой,пугливый, ласково-хрустальный,в тени под влажною листвойи в старом доме, в перезвонеподвесок-искорок… Звени,и будут ночи, будут дниполны видений, благовоний;забуду ветер для тебя,игравший в роще белоствольной,навек забуду ветер вольный,твой лепет сладостный любя…Очарованье звуковое,не умолкай, звени, звени.Я вижу прошлое живое,между деревьями огнив усадьбе прадеда, и окнаоткрыты настежь, и скользят,как бы шелковые волокна,цветные звуки в темный сад,стекая с клавишей блестящихпод чьей-то плещущей рукойи умолкая за рекой,в полях росистых, в синих чащах.
“Все окна открыв, опустив занавески…”
Все окна открыв, опустив занавески, ты в зале роялю сказала: живи!Как легкие крылья во мраке и блеске, задвигались руки твои.Под левой — мольба зазвенела несмело, под правою — отклик волнисто возник,за клавишем клавиш, то черный, то белый, звеня, погружался на миг.В откинутой крышке отливы лоснились, и руки твои, отраженные там,как бледные бабочки, плавно носились по черным и белым цветам.И звуки холмились во мраке и в блеске, и ропот взбирался, и шепот сбегал,и ветер ночной раздувал занавески и звездное небо впускал.
“В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной…”
В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,где рояль уснул средь узорных теней,опустив ресницы, ты вышла неслышно из оливковой рамы своей.В этом доме ветхом, давно опустелом,над лазурным креслом, на светлой стенемежду зеркалом круглым и шкапом белым, улыбалась ты некогда мне.И блестящие клавиши пели ярко,и на солнце глубокий вспыхивал пол,и в окне, на еловой опушке парка, серебрился березовый ствол.И потом не забыл я веселых комнат,и в сиянье ночи, и в сумраке дня,на чужбине я чуял, что кто-то помнит, и спасет, и утешит меня.
