Они говорят, что только подобным заявлением, каково будет личное присутствие обоих государей, можно надеяться при данных обстоятельствах настолько ослабить давление их в смысле воинственного исхода, чтобы упрочить мир, по крайней мере на несколько времени, так как мы предвидим, что при состоявшейся войне мы непременно будем вовлечены в оную… К тому же, вероятно, мы надеемся, что, приобщив Наполеона к нашему союзу с Пруссиею, нам удастся отвлечь его от Англии и через это найти возможность столковаться с ним касательно если не решения, то, по крайней мере, улажения восточного вопроса… Все это, как вы видите, есть не что иное, как мудрость юродствующих и прозорливость слепотствующих… Все это, сверх того, обличает, не говорю — непонимание, а совершенно превратное понимание судеб России и исторических законов ее развития… грубейшее, напр<имер>, непонимание этой простой фактической истины, что если бы нам и удалось в самом деле умиротворить Запад, то этот умиротворенный Запад, неминуемо и совершенно логично, опрокинется на нас же всем грузом европейской коалиции. Эта-то полнейшая бессознательность своих жизненных условий, это-то совершенное извращение прирожденных инстинктов в нашей правительственной сфере — вот в чем если не гибель наша, то наш страшный камень преткновения. Но история все-таки возьмет свое, устранит и этот камень. — Война состоится, — она неизбежна, она вызывается всею предыдущею историею западного развития. Франция не уступит без бою своего политического преобладания на Западе, — а признание ею объединенной Германии законно и невозвратно совершившимся фактом было бы с ее стороны равносильно отречению ее от всего своего европейского положения. — Борьба следственно неизбежна. Это будет первая сознательная племенная война между составными частями Европы Карла Велик<ого>, т. е. первый шаг к ее разложению, и этим самым определится мировой поворот в судьбах Европы Восточной. — Вот вопросы, которые неминуемо уяснятся до общего самосознания на предстоящей сходке Всеславянской* — хотя, конечно, приостановка «Москвы» в данную минуту отзовется страшным диссонансом в нашем оратории.

Простите, дорогой Иван Сергеич, мне стыдно и этого беспутно длинного письма.

Понедельник

Ю. Ф. Самарин просит ваших стихов, о которых я ему говорил. — Также и князь Черкасский*, который к тому же желал бы с вами повидаться. Он стоит в гостинице Клее. Завтра возвращается в Москву. Постарайтесь побывать у него завтра утром и передайте ему ваши стихи. — Весь ваш

Ф. Тютчев

P. S. Я сегодня видел жену бедного Владимирова. Она сказывала, что была у вас на днях — и порадовала меня вестью, что здоровье жены вашей* гораздо лучше.

Mercredi. 19 avril 1867

Ma fille ch'erie. Puissent ces quelques lignes, qui te parviendront la veille de ta f^ete, te trouver dans un 'etat de sant'e tol'erable et dans une disposition d’esprit quelque peu calme et repos'ee. Je n’ai pas besoin de te dire combien je souffre de tous les tracas et tribulations dans le pr'esent et de tes appr'ehensions pour l’avenir… et cela au moment o`u tu aurais eu besoin de la plus enti`ere tranquillit'e et s'ecurit'e d’esprit et d’^ame… Ah, que tu 'etais plus calme le jour o`u j’ai fait ta premi`ere connaissance, il y aura apr`es-demain tant et tant d’ann'ees… Tu 'etais si calme, si recueillie qu’il a fallu que ta m`ere elle-m^eme me rend^it attentif `a la signification particuli`ere qu’avait le petit paquet de linge, roul'e et d'epos'e `a ces pieds.

Voil`a de ces horizons r'etrospectifs qui vous font douter de votre identit'e et transforment en r^eve la r'ealit'e qui vous entoure…

Ma sant'e continue `a ^etre mis'erable, voil`a quinze jours que je suis enferm'e, priv'e d’air et de mouvement, ce qui double ma maladie* — et tout `a l’heure, en m’'eveillant, j’ai senti au pied droit une recrudescence de la m^eme douleur que j’ai tous ces jours-ci et qui m’emp^eche de poser le pied `a terre… Ah, c’est `a se damner… et Пушкин avait bien raison de dire: «Под старость жизнь такая гадость»*.

J’aime `a croire cependant que cela finira un jour et assez `a temps pour aller vers vous le mois prochain, vers la mi-mai, `a la suite des Slaves et comme un Slave de plus…*

En attendant vous allez incessamment entrer dans les f^etes, dans les illuminations, dans les acclamations enthousiastes, la sonnerie des cloches, les foules qui se ruent en criant, dans toute l’animation sinc`ere et convaincue de tout un grand peuple qui se sent heureux*. — En un mot, vous allez assister, sans conviction aucune, mais non sans 'emotion, `a tous les d'etails de l’apoth'eose glorieuse et triomphante d’un gigantesque malentendu… Ainsi soit-il…

Hier j’'ecrivais `a ton mari l’'etat des choses, tel qu’on le croyait d'efinitivement arr^et'e*. Dans la soir'ee cependant j’ai vu le P<rinc>e Wiasemsky qui m’a dit avoir appris — mais rien qu’`a titre de ou"i-dire — comme si tout 'etait remis en question, gr^ace au roi de Prusse, qui se refuse, `a ce qu’on pr'etend, `a aller `a Paris…* Mais ceci m^eme n’arr^eterait peut-^etre pas notre Auguste voyageur, pourvu que le P<rinc>e Royal de Prusse f^ut du voyage…* Il met une telle persistance dans ce projet, qui para^it ici fou `a tout le monde, que je commence `a croire qu’il y a l`a-dessous quelque inspiration Divine, quelque r'ev'elation surnaturelle… Et qui sait? Dans tous les cas il ne pourrait que gagner `a sortir du milieu affadissant et abrutissant, o`u il v'eg`ete, et `a se trouver en contact et en conflit avec d’autres volont'es que la sienne. Une rencontre avec Bismarck lui serait particuli`erement salutaire…*

Au revoir, `a bient^ot, ma fille ch'erie. Embrasse Kitty et dis mille tendresses de ma part `a mon fr`ere… Dis-lui que, si Dieu me pr^ete vie et surtout me rend mes jambes, dans un mois au plus tard je serai au milieu de v<ou>s.

Среда. 19 апреля 1867

Моя милая дочь. Пусть это коротенькое послание, которое ты получишь накануне дня твоего рождения, застанет тебя в сносном состоянии здоровья и в более или менее спокойном и уравновешенном расположении духа. Нет надобности говорить тебе, до чего расстраивают меня все заботы и волнения настоящей минуты и твои страхи перед будущим… и это тогда, когда ты нуждаешься в полнейшей душевной и умственной умиротворенности… Ах, насколько спокойнее ты была в день моего с тобой знакомства, которому послезавтра минет некое число лет… Ты была так тиха и сосредоточенна, что твоей матери самой пришлось указать мне на особое значение маленького полотняного свертка, туго свитого и уложенного у нее в ногах.

Вот такие оглядки на прошлое заставляют вас сомневаться в том, что вы это вы, и преображают в сновидение окружающую вас действительность…

Самочувствие мое по-прежнему скверное, вот уже две недели, как я сижу взаперти, без воздуха и движения, что усугубляет мою болезнь* — а сегодня, проснувшись, я ощутил в правой ноге усиление той самой боли, которая мучила меня все эти дни и до сих пор не позволяет мне ступить на пол… Впору проклясть самого себя… и верно сказал Пушкин: «Под старость жизнь такая гадость»*.