— О, а… э… — промямлил он. — Ладно, — обратился он к Джилл, — пойду-ка я. До скорого, то-се…

И слабо проблеяв «Пока!», Фредди отступил, вконец расстроенный.

Джилл уголком глаза взглянула на Дэрека. Тот все еще был занят разговором с соседями впереди. Она обернулась к незнакомцу справа. В отличие от Фредди, она не была рабыней этикета. Ее слишком интересовала жизнь, и воздерживаться от разговора с незнакомыми было просто выше ее сил.

— Вы его шокировали! — разулыбалась она всеми ямочками.

— Да. Вышиб беднягу Фредди из седла. Теперь вздрогнула Джилл.

— Фредди? Изумленно взглянула она на него.

— Это же Фредди Рук! Я не ошибся?

— Но… разве вы его знаете? Он вас, по-моему, нет.

— Обычная трагедия жизни. Он забыл меня. Мой дружок детства!

— А-а, вы учились с ним в школе?

— Нет, Фредди ходил в Винчестер, насколько мне помнится, а я — в Хейлибери. [6] Наша дружба ограничивалась каникулами. Мои родители жили рядом с его семьей в Вустершире.

— Вот как? — взволнованно подалась к нему Джилл. — Я и сама там жила, когда была маленькой. И тоже знаю Фредди с детства. Значит, мы с вами должны были встречаться!

— Мы и встречались.

Джилл наморщила лобик. Опять в глазах его мелькнуло что-то странно знакомое. Но память никак не желала прийти на подмогу, и она покачала головой.

— Нет, не помню. Простите.

— Неважно. Может, воспоминания оказались бы не такими уж приятными.

— Как это? Почему?

— Ну, оглядываясь назад, я понимаю, что мальчишкой был препротивным. Я всегда удивлялся, что родители позволили мне вырасти. Было б куда проще уронить на меня что-нибудь тяжелое. Наверняка такой соблазн возникал сотни раз, но они устояли. Да, я был истинным наказанием. Мои грехи искупало только то, что я обожал вас!

— Что!

— Да-да. Возможно, вы этого не замечали. Видите ли, я выражал свое восхищение несколько своеобразно. Но вы остались ярчайшим воспоминанием моего пестрого отрочества.

Джилл внимательно вгляделась в его лицо и снова покачала головкой.

— Ничего не шевельнулось в памяти? — участливо осведомился сосед.

— С ума сойти! Ну почему человек так много забывает? — Она призадумалась. — Вы не Бобби Моррисон?

— Нет, я — не он. Мало того, никогда им не был. Джилл, снова нырнув в прошлое, выудила еще одну кандидатуру:

— А может, Чарли… как его?.. А-а, Чарли Филд?

— Обижаете! Вы что, забыли? Чарли Филд расхаживал в бархатных костюмчиках «лорд Фаунтлерой» и носил длинные золотые локоны. Слава Богу, хоть этим мое прошлое не запятнано!

— А вспомню я вас, если вы назовете мне свою фамилию?

— Не знаю. Я вашу, например, забыл. Имя, разумеется, помню. Джилл. Мне оно всегда казалось самым прекрасным на свете. — Он задумчиво взглянул на нее. — Любопытно, как мало вы изменились. Вот и Фредди совсем как тогда, только стал покрупнее. И, конечно, в детстве он не носил монокля. Хотя теперь приходится. А я вот изменился так, что вы и вспомнить меня никак не можете. Что доказывает, какую сложную жизнь я вел! Прямо Рипом ван Винклем [7] себя чувствую. Старым и морщинистым. Может, это из-за того, что я смотрю такую пьесу.

— Кошмарная, правда?

— Слабо сказано. Беспристрастно судя, я нахожу ее абсолютно невыносимой. Фредди очень верно охарактеризовал ее. Он — великий критик.

— Да, правда. Это самая плохая пьеса, какую мне приходилось видеть.

— Не знаю, какие еще пьесы вы видели, но чувствую, что вы правы.

— Ну ладно. Может, второй акт получше будет! — оптимистически сказала Джилл.

— И не надейтесь! Он еще хуже. Похоже на похвальбу, но это правда. Так и хочется встать и принести публичные извинения.

— О!

Джилл пунцово заалела. Чудовищное подозрение заползло к ней в душу.

— Одна беда, — продолжал ее сосед, — публика меня линчует. Непременно. Вы не поверите, но, может быть, жизнь все-таки еще уготовила для меня счастье, которого стоит дожидаться. Да и вообще, не хочется что-то, чтобы меня на куски раздирали. Неприятный конец, неряшливый какой-то! Прямо вижу, как они разрывают меня на части в приступе справедливой ярости. «Любит» — и отрывают мне ногу. «Не любит!» — прочь летит рука. Нет-нет, думаю, мне все-таки лучше затаиться. Да и потом, мне-то какая забота? Пусть их страдают. Сами виноваты. Пришли по доброй воле.

Джилл порывалась перебить эти пылкие разглагольствования. Она сгорала от любопытства.

— Так это вы написали пьесу? Сосед кивнул.

— Вполне справедливо, что голос ваш полон ужаса. Но это — строго между нами. При условии, что вы не встанете и не выдадите меня, — да, верно. Ее написал я.

— О, простите, мне так жаль!

— И вполовину не так, как мне.

— Я ни за что бы не стала…

— А, ерунда! Ничего вы мне не сказали такого, чего я бы и сам не знал.