— Фредди, ты помнишь, как я окатила тебя водой из садового шланга? — поинтересовалась она, вставая с решетки. — Ну, когда мы были детьми? Когда ты и этот несносный Мэйсон, как там его звали? Ах да, Уолли! — дразнили меня? — И она пронзила беднягу Фредди враждебным взглядом. — Я забыла, из-за чего тогда все вышло, помню только, вы с Уолли страшно разозлили меня, и я направила на вас шланг и вымочила обоих до нитки. Так вот, если ты будешь и дальше нести всякую чепуху, я попрошу Баркера принести кувшин воды и вылью тебе за шиворот! Настроить Дэрека против меня! Как будто любовь можно преспокойненько завернуть, как кран в ванной! Ты что, думаешь, когда двое любят друг друга, как мы с Дэреком, имеет хоть малейшее значение, что говорят другие? Да хоть бы и мать! У меня нет матери, но, предположим, явился бы дядя Крис и вздумал настраивать меня против Дэрека…

Гнев ее исчез так же мгновенно, как нахлынул. Это с ней случалось всегда. Вот она вся кипит и бурлит от ярости, и в следующую же минуту что-то пощекочет ее чувство юмора, и она снова весела. При мысли о том, что добрейший дядюшка Крис не поленится настроить кого-то против чего-то, кроме, разве что, плохой марки вина или низкого сорта сигары, ее гнев моментально испарился. Она прыснула с хохоту, и Фредди, совсем было сникший на каминной решетке, тоже воспрянул.

— Ты, Джилл, необыкновенная девушка! Никогда не угадаешь, с чего ты заведешься.

— Всякий завелся бы, как ты выражаешься! Ну что ты такое говорил?

— Старушка, я только хотел, как лучше!

— Вот! В том-то с тобой и беда. Ты всегда хочешь, как лучше! Бродишь по миру и хочешь, как лучше, пока люди не мчатся, сломя голову, просить защиты у полиции. Да и вообще, что может леди Андерхилл отыскать во мне такого уж дурного? У меня полно денег, я — одна из самых модных светских красавиц. Можешь не верить мне на слово, а сам ты вряд ли это заметишь, но так описал меня мистер Сплетник в «Морнинг Миррор», когда сообщал о моей помолвке с Дэреком. Мне горничная показывала. Длиннющий такой абзац, и весь обо мне. И фото есть! На нем я, правда, похожа на зулусского вождя, снятого в угольном подвале в густой туман. Ну, кто посмеет что-то сказать против меня? Я — идеальный приз. Наоборот, леди Андерхилл, услышав новость, завизжала от радости и распевала песни на всю Ривьеру!

— Д-да… — с сомнением протянул Фредди. — Да-да, не иначе.

Джилл кинула на него суровый взгляд.

— Фредди, ты что-то от меня скрываешь. Ты не считаешь, что я самая модная светская красавица! Скажи мне, в чем дело, и я объясню тебе, где ты ошибаешься. Что тебе во мне не нравится? Мое лицо? Манеры? Фигура? Мне рассказывали, как однажды одна невеста бросила жениху: «Какая же ты свинья!» А он ответил: «Ты про мои манеры или на фигуру намекаешь?» Ну, Фредди, на что ты намекаешь?

— Да нет, лично я считаю: ты — высший класс!

— Но по какой-то причине опасаешься, что мать Дэрека решит иначе. Почему бы леди Андерхилл не согласиться с мистером Сплетником?

Фредди мялся.

— Да говори же!

— Ну, видишь ли… Не забудь, я ведь знал старую мегеру, еще когда…

— Фредди Рук! Где ты набрался таких словечек? Только не от меня!

— Понимаешь, я всегда называю ее так мысленно. Так вот, я знал ее еще с тех пор, как школьником ездил к ним гостить. И знаю точно, что ее выводит из себя. Она, как это называется… сторонница старых традиций. А ты, старушка, у нас такая импульсивная. Да ты и сама знаешь! Всегда выпаливаешь все, что взбредет на ум!

— Ну, пока на ум не взбредет, так и сказать нечего!

— Ты понимаешь, про что я, — серьезно продолжал Фредди, не давая сбить себя с темы. — Ты говоришь чудные вещи, откалываешь всякие штуки. Словом, какая-то ты… неуемная.

— Нет, интересно, что я такого сделала, что самый суровый придирчивый критик мог бы назвать «штукой»?

— Ну, например, я собственными глазами видел, как ты остановилась посреди Бонд-стрит и помогала каким-то типам толкать застрявшую тележку… Лично я тебя не виню…

— Уж надеюсь! Бедная старая кляча так старалась сдвинуть телегу, но никак не могла. Как тут не помочь?

— О, мне-то понятно! Добрый поступок, то-се… Но сильно сомневаюсь, что это одобрила бы леди Андерхилл. И очень уж ты фамильярно держишься с прислугой.

— Фредди, не будь снобом!

— Вот еще! Никакой я не сноб! — запротестовал уязвленный Фредди. — Когда, к примеру, я наедине с Баркером, я разговорчив, дальше некуда. Но на публике я не интересуюсь у официантов в ресторане, как их радикулит.

— А у тебя он был?

— Нет.

— Так вот, это очень больно, и официанты страдают не меньше, чем герцоги. Нет, даже больше — им вечно приходится нагибаться и таскать тяжести. Как их не пожалеть?

— Как ты вообще узнала, чем он болеет?

— Спросила его, разумеется.

— Ну так, ради Бога, если почувствуешь такой порыв сегодня вечером, ты уж постарайся, сдержись. То есть, я хочу сказать, если тебя разберет любопытство, скажем, захочешь выяснить, какая температура у Баркера, не расспрашивай, когда он станет подавать леди Андерхилл картошку. Ей это точно не понравится.