Только от отдела юмора Петр сразу отказался, объяснив, что в данном деле не имеет достаточного опыта.

Рая прибегала в контору и в восторге смотрела на эту чудную работу. Но Петр на нее прикрикнул. Чтоб не ходила, не нарушала трудовую дисциплину. Она, как передовая девушка, не нарушать должна, а увлечь других личный примером! И Рая обещала увлечь. И больше, в самом деле, днем не приходила.

Но он вдруг огорчился, что она вот послушалась и не ходит. Дурочка какая: нельзя же все понимать в полном смысле!

Все свое рабочее время Петр теперь без помех отдавал сочинению стенгазеты «Больше виноматериалов Родине». И она стала выходить раз в три дня.

Но парторг опять был недоволен:

— Я ж тебя про почерк спрашивал. А ты сочинять стал. За всех. — Парторг поморщился, как от зубной боли. — Ты это, пожалуйста, оставь. Пусть каждый за себя пишет. А то кругом уже у нас: один — за всех, все — за одного.

Это звучало почему-то нехорошо. Петр затруднялся точно объяснить почему. Но одно пришедшее в голову объяснение даже ужаснуло его.

В Гапоновке говорили, что Павленко — из самой Москвы. Но точно Петр ничего не знал: парторг не был его кадром, он был номенклатурой... А спрашивать, что не положено, Петр привычки не имел.

Впрочем, и десять парторгов не могли бы испортить ему настроения. Слишком уж прекрасно все получалось у них с Раей. По вечерам они вдвоем уходили за холмы, к самой Кривой горе, и Петр, несмотря на жару, нес на плече шинель.

Он расстилал эту свою шершавую шинель где-нибудь под кустиком, в балочке. И все было как в дивной сказке.

Ребята, которые раньше к ней приставали, все норовили полапать и несли разную похабщину. А Петр ее целовал жарко, и крепко обнимал, и шептал разные хорошие слова, и — все что хочешь... Она сначала плакала и говорила: «Петь, Петенька, не надо, пожалей меня!» Но он обнимал ее еще пуще, и тяжело дышал, и говорил:

— Не бойся, Рая, я член партии, я не допущу с тобой ничего такого... Аморального...

А после всего он опять сказал, что желает строить с ней семью. Чтоб она, значит, не сомневалась.

Он не обманул. Через месяц, сразу после уборочной, Петр пошел с ней в сельсовет и расписался. Рая хотела взять его фамилию, ей особенно нравилась эта красивая и мужественная фамилия: Усыченко. Но он сказал, чтоб оставалась при своей, потому что у нас — равноправие.

От совхоза им дали полдома — две комнаты. Можно было еще оставить Анне Архиповне, Раиной маме, ту большую комнату, где они жили до замужества, но Петр сказал:

— Это неудобно. В данный момент, когда имеются трудности в квартирном вопросе и отдельные трудящиеся вообще не имеют жилплощади...

Рая ужасно покраснела и застеснялась, что такая низкость пришла ей в голову. Но она совершенно ничего не хотела выгадывать. Она только боялась, что мама, с ее крутым характером и простым обращением, не подойдет Пете — человеку почти городскому и почти ученому...

Рая хотела позвать на свадьбу, всех своих девочек из седьмой бригады. И некоторых из четвертой, где она работала в прошлом году. Но Петр сказал, что не надо, это получится нехорошо. А надо позвать только актив. Рая, конечно, ответила, что ладно, пусть будет актив.

Под активом, оказывается, надо было понимать директора Федора Панфиловича, парторга, главного агронома, рабочкома Сальникова, бухгалтера и трех управляющих отделениями (в том числе и Раиного непосредственного начальника Гомызько, которого она смертельно боялась). Понятно, что вместе с такими большими людьми неудобно было звать ее девчонок.

Только для Клавки Кашлаковой обязательно нужно было сделать исключение. Пусть придет Клавка и посмотрит, какое счастье вышло у ее задушевной подруги.

Теперь Рая совсем ее не боялась. Петр даже не обращал на Клавку внимания. А на главный и страшный вопрос: «А правда, Клавка очччень красивая?» — только пожал плечами и сказал: «Несерьезная она девушка». И это значило еще и то, что Рая — раз он ее полюбил — не такая. Она серьезная девушка, Рая...

— А на что нам сдался этот злыдень... ну, партком? Он же все время к тебе чипляется! — сказала она, простодушно глядя на своего Петра. — Давай его не позовем.

— Странно ты рассуждаешь, — сказал Петр. — Как же это я позову весь актив, а парторга не позову? Это ж неправильно, даже с политической точки.